Виктор Девера - Храм любви. Книга вторая. Леди грёз

К моему удивлению, мужчина, с которым мы встретились на лестнице, оказался пациентом, приписанным на лечение ко мне, и я ему должна была делать операцию. Это выяснилось, когда я зашла в ординаторскую и начала вести осмотр своих больных. Как обычно, сначала знакомилась с историей болезни, тут вновь вошел он и задал опять дурацкий вопрос:

– Тут в одной из палат у некоторых больных повязки ниже пояса и сзади. Неужто вы им операцию на глаза делали через прямую кишку?

– Да, – ответила я ему, – мы делаем так операции, если глаз и язык растет не оттуда, как положено у всех. По блату и вам можем сделать такую же. Я распоряжусь, и вам сделают клизму прямой кишки, а заодно и мозговой оболочки, чтоб чушь не несли. Садитесь к прибору, покажите мне свои глазки, я их посмотрю.

– Я стесняюсь, – опять съязвил он, но покорно сел на стул передо мною.

– С языком и юмором у вас, кажется, все в порядке.

– Вы мой лечащий врач?

Я подтвердила его догадку и представилась по полной форме. Мужчина внимательно посмотрел на меня и перекрестил.

– Какая молодая, хоть галстук подвязывай, пионерка. У меня язык поломается сказать Ксения Андреевна – Ксюша, и дай вам бог удачи.

Осмотрев всех остальных, добавил:

– Я вообще, кажется, в пионерский лагерь попал. Галстуки хоть всем подвязывай. Расплывусь от такой красоты, как манная каша от масла.

Кто-то из присутствующих врачей усмехнулся. Моя напарница, сидевшая недалече, добавила:

– Это не значит, что к врачу можно обращаться только по имени. Это выражение неуважения.

– Да вы все красавицы, принцессы, и вам подойдет только ласковое обращение, – ответил он и уже после осмотра назвал меня опять «солнышком».

Я за годы своей практики привыкла к множеству случаев такого необычного обращения и не стала возмущаться, приняла это как возможное. Он пожаловался на боли в груди. Я попросила раздеться до пояса, чтоб осмотреть, и пройти за мною в другую комнату.

– За вами хоть куда, – ответил он и добавил: – А раздеться до пояса от ног али как?

– Али как и без шуток.

– Я как дочь попова: к любви и верности всегда готова, – уже без особого оптимизма, скорее по инерции отреагировал он.

Я оставила его очередную шутку без внимания. При осмотре груди обратила внимание на его опухшие соски. При сдавливании их он чувствовал небольшую боль. Мне показалось, что при всем его внешнем, казалось бы, легкомысленном флирте с женщинами, он вел довольно аскетическую жизнь. То, что он давно не имел никаких половых контактов, для меня стало ясно как божий день.

– Как у вас с сексуальной жизнью? Мне кажется, что её у вас нет, – сказала я ему.

Он сконфузился слегка, но сразу отшутился:

– Выкиньте эти мысли из головы, все нормально, и эрекция есть, и выходит хорошо, и обратно не сложно.

– Так вот, чтоб обратно несложным было всегда, нужно иметь регулярную половую жизнь, а не изображать донжуана. Вы еще красивый, хоть и седой мужчина. Рано завязывать. Иначе придется действительно положить в женскую палату и выписать справку с разрешением ходить только в женскую баню.

Я дала ему еще несколько советов относительно серьезности его симптомов и через день объявила об операции. Он от неожиданности скорой операции не знал, как отреагировать. Согласившись с моим решением, с благодарностью удалился, назвав меня, как положено, по имени и отчеству.

Однако в день операции, когда он уже лежал на операционном столе под наркозом, он, как в бреду, при ощущении обострения боли повторял: «Ксюша, Ксюша, Ксюша – юбочка из плюша». Когда же мы его просили смотреть на ноги, он отвечал, что не видит ни своих, ни наших ног. «О, если б я погладил их, то чувство боли сразу потерял. Красота для меня как наркотик. При её ощущении у меня и ноги раздвигаются, и глаза разбегаются».

– Нет, вы посмотрите, какой больной, несет всякую ерунду и лицевой наркоз не берет, – прошептала ассистентка.

Под ножом он вел себя неспокойно и при слабом ощущении боли напрягался или неудачно шутил. Так, видимо, он пытался заставить себя не думать о боли, но это мешало спокойно вести операцию. Мне приходилось его успокаивать и постоянно что-то говорить или отвечать на его несуразные вопросы.

– Милый мой, терпите, вы же мужчина, – шептала я ему обычное утешение, – и уже в его духе пытаясь его отвлечь и успокоить, даже заметила: – А ноги вам лучше сжимать, а не раздвигать, вы не дама. У каждого врача свой подход к пациенту и ничего необычного, как мне казалось, я не говорила. Однако он, похоже, воспринял моё обращение по-своему, хотя все равно и это слабо действовало на него. Обращаясь к своей напарнице, пожаловалась, что мне всегда попадаются неудачные пациенты, у других больные на зависть ведут себя более спокойно. Он, слыша наши разговоры, соглашался со мной, подтверждая тем, что с детства был чувствительной натурой, не любил ни уколов, ни шприцев, ни тем более ножей и не способен лежать дохлой кобылой ни под ножом, ни в любовной постели.