Мы вместе дошли до автобусной остановки, что находилась напротив церкви, в которой будет проходить собрание. Вечерело, самые подозрительные личности города, одетые исключительно в бело-серое, заходили в церковь розового цвета на якобы вечернее собрание. Пара воротил у церкви объясняли тем, кому на собрание не надо было, что сегодня в церкви ждут только евреев. Про них мы заранее узнали, что этот малейший процент их содержания в населении все равно придерживается наших идей.
Квадрокоптеры с иконами мягко освещали улицу, мне кивнули, что на обсуждении ждут только меня и я стал торопиться прощаться. Вика посмотрела стеклянным взглядом сквозь меня и будто ничего не могла произнести. Потом быстро поцеловала меня в щеку, развернулась и ушла. Тогда мне показалось, что всхлипывая, а сейчас я надеюсь, что всхлипывая.
В центре белоснежного зала церкви были две колонны, соединяющие округлый свод, а между ними стоял длинный дубовый стол, накрытый только с одной стороны, чтобы все могли видеть картинку проектора, на котором будет финальный прогон нашей короткометражки. Когда все уселись, окна потрескались, дверь с грохотом ввалилась внутрь церкви и со всех сторон полезли полностью вооруженные штурмовики со значками инквизиции. Дальше задержание, избиения, суд без суда и неумолимый приговор, из-за которого мне пришлось все это писать и объяснять. В финале этой «книженции» я не буду давать моральных наставлений и стараться передать вам невероятную мудрость, потому что у меня ее нет. Придумайте лучше ее собственной головой. Пусть даже не эксклюзивную, но близкую вам.
А я хотел бы выразить свое последнее желание, которое кажется понятным только вкупе с этим текстом. Прошу, еще до того, как подо мной начнет гореть хворост, даруйте свободу моему действительно невиновному другу – Моисею, чтобы он напечатал книгу и принес светловолосой женщине с родинкой под левым глазом, что проживает по адресу Коммунистическая, 79, тридцать серебряных монет в холщовом мешочке.
***
Автобус опять подбросило на кочке, из-за чего я проснулся, но тут же закрыл глаза снова и положил голову на дребезжащее стекло. На темном фоне закрытых век пролетели разных цветов и форм пятна, я зевнул и сжался в комок, после чего увидел продолжение сна, время в котором двигалось и без меня. Потому что библиотека и листы пропали, видно только металлическую сцену, несколько человек в специальной форме и целый зал зрителей. А ровно посередине сцены стоит электрический стул. Настоящий я пришел в холодный ужас, однако во сне это чувствуется совсем по-другому. Будто я пришел не на место собственной казни, а просто в деканат подписывать зачетку или в регистратуру за справкой. Потом всяческие мои настоящие чувства отпустило вовсе и я спокойно прошелся по сцене, встал лицом к освистывающей меня, кровожадной толпе, в которой даже были женщины и знакомые люди, но мне нужно было одно, совсем конкретное лицо, которое я в толпе найти не смог. Жалко. Подумал перекреститься, но это был бы чрезмерно пошлый знак, поэтому я послал толпе воздушный поцелуй двумя руками, на что та засвистела еще громче. Сел на стул, меня заковали по рукам и ногам, надели шлем и перед щелчком рубильника я улыбнулся полному залу.
За март я уже успел свыкнуться с столь реалистичными сюжетами, возникающими в моем сознании в то время, когда оно затуманено и как-то перестал заострять на них внимание. Записываю самые яркие, да и все. Сегодня произошло как раз нечто запоминающееся, но в реальности. Когда я вернулся с занятий чуть раньше обычного, я будто услышал какое-то копошение и оживление в своей квартире, но замок был закрыт, не поврежден и не тронут. Я не стал обращать на это сильного внимания, но напрягся снова, увидев ополовиненную чашку с остывшим чаем на столе. Самое главное, правда, не чай, про который я так и не смог вспомнить, допил я его с утра или нет, а разбитая картина, лежащая на полу. Картину эту я еще давненько покупал в интернете, чтобы поддержать достаточно интересного начинающего художника. После того, как увидел один из своих «снов» про искусство. Когда я уже внимательно осмотрелся в квартире и все проверил, я взял растрепанный веник, красный совок, начал подметать осколки картинной рамки и наткнулся на бумажку, где будто бы моей рукой был выведен сюжет того сна, хотя я точно помню, что не стал его записывать. По спине пробежал легкий холодок.
Читать дальше