Владимир Царанцев - Без вести пропавшие солдаты Манштейна. Часть первая

Вот зараза! Ей бы в уголовном розыске работать, с её дедуктивным методом сыска, а она у своих соседей яблоки ворует!

Мне уже стало интересно, чем же это всё закончится, потому что я точно знал – если Марфушка завелась, то одного дня ей будет мало. И точно!

Первым мимо нашего дома пролетел, даже не глянув на меня, Сашка в распахнутом халате! Потом, минуты через две, пронёсся галопом конь с гремевшей телегой! Сколько они потеряли по дороге дровишек, я не знаю, но телега была нагружена даже не наполовину. Васька ненамного отстал от своего коня, но пробежал он мимо меня тогда, когда Сашка уже заканчивал сбрасывать с телеги длинные стволы сухих дубков.

А марфушкин крик уже слышался недалеко у околицы! Орала так взахлёб на всю округу, как будто она с успехом отбивалась дрекольем от стаи напавших на неё волков! Вот сатана! Это ж тишины на хуторе сегодня не жди! Ну, с Васькой всё было и так ясно, а вот куда будет прятаться Сашка? Ведь у них даже забора нет, не то, что погреба!

Уже и тёща моя вернулась с огорода, и я последний лист шифера заканчивал прибивать, и на улице стало потихоньку темнеть, а во дворе у Марфушки, страсти только набирали обороты. Крик стоял – мама не горюй!

Мать, привыкшая к таким концертам у соседей, чем-то была занята дома, наверное, хлопотала у себя на кухне, а я, наслушавшись всех страстей на Васькину голову, убрав инструменты в сарай и приняв тёплый душ, собрался пойти посмотреть на то немногое, что осталось от Сашки, но мать позвала меня вечерять.

Дома пахло вкусной жареной рыбой! Аромат по хате витал такой – не передать словами!

– Ма-ма, а где это вы свежую рыбу достали? Неужели сами стали рыбачить на озере?

– Да какой из меня рыбак? Это всё ребятишки наши, из соседнего села, наловят карпа в сельском пруду, а продавать бегают к нам, иначе у себя им уши окончательно оборвут. А так и нам хорошо, и они с прибытком – лески, крючки и удочки крутые покупают какие-то.

– А чего же у себя в селе не продают?

– Так на них санкции наложили! Они, теперь только стоя и едят и рыбачат!

– Што ж так? – удивился я только от одного слова «санкции» добравшегося и до села.

– Так ведь чё эти окаянные удумали!? Они все как один, решили стать тореадорами! Понаделали себе саблей мушкетёрских, маски чёрные на лица, плащи, косынками красными головы себе пообвязали, ну всё как полагается этим артистам, и пошли на луг к пасущимся коровам. Что там они из себя представляли перед бурёнками, я не знаю, но только от этого представления наших артистов, погналось за ними всё стадо, во главе с быком. Ребятня прямиком на озеро, а там городские рыбаки спокойно сидят, умильно уставившись на свои поплавки, ну наша рогатая кавалерия всех и загнала в воду – и наших тореадоров и приезжих рыбаков. Один, правда, самый толстый и умный, на столб с перепуга заскочил до самых проводов – висит там, обхватив столб руками и ногами, и орёт, и не понятно – то ли боится, что сползёт прямо на рога быку, то ли током его там бьёт. Наши мужики потом еле руки его от столба оторвали. Да лучше бы и не трогали его: оказавшись на земле, он так топал ногами и визжал на наших мужиков, что всю землю вокруг столба утрамбовал. Мужики уже хотели быка назад привести, чтобы его успокоить! Ох, и влетело тогда пацанам – всем селом драли, кому уши, а кому и задницу. А это, что за такие «крутые» удочки?

– Ну, это очень клеевые и обалденные!

– Это что? На них рыба хорошо клюёт?

– Сами ведь видите, каких больших карпов они таскают! Значит, клёвые! А вы что так плохо кушаете?

– Да сколько можно? Я на него уже смотреть не могу – всю неделю и так одним карпом только и питаюсь! Сначала он был в охотку, а теперь, всё! Больше не могу! Это я для тебя приготовила! Чайку, вот, попью на ночь, и мне хватит! А то наш петух, ни свет ни заря, поднимет!

По хуторским меркам, утреннее солнышко уже давно в окна нашего дома заглядывает, наверное, ищет, куда это я подевался и пернатый будильник, торопясь за ним, поднял меня, как всегда, рано, но всё равно моя тёща встала ещё раньше петуха. На столе уже стояла крынка парного молока от соседской коровы, которая была кормилицей доброй половины городских внуков хуторских бабушек. Молоко у неё очень вкусное, прямо бархатное, пьёшь его – и пить хочется, чего не скажешь о молоке марфушкиной коровы, по незнанию купленном мною у этой жадной и оборотистой чумы. А оно оказалось разбавленным, да ещё и крепко пахнущим навозом.

Умывшись во дворе из рукомойника колодезной водой, налитой всё успевающей сделать тёщей, и вернувшись в избу, я сел за стол, поближе к крынке молока с хорошим ломтем домашнего хлеба, с хрустящей корочкой, выпеченным в русской печи, мягкого и душистого, пахнувшего свежестью и, наверное, степью. Его ещё ешь, а глаза уже ищут кухонный ножик, чтобы отхватить новую краюху, но ножа на столе нет, а ломать хлеб руками мы уже давно разучились.