Александр Лобанов - Юнайтед. Роман

– Мы живём в двадцать первом веке, – произнёс Артём много раз повторенную любимую фразу. – Моральному сознанию человека не нужна религия. Тем более основанная на сказках, мифах, противоречащих науке и здравому смыслу. Знаете, как Эликс говорил? «Мне не нужен Бог, даже совесть не нужна, чтобы понимать, что хорошее – это хорошее, а плохое – это плохое».

– Эликс? Ну-ну.

– Даже не в вере дело, – увлечённо спорил Артём, – а в вашей этике. Вы считаете добром и злом то, что считали добром и злом в Средние века. Только вас, к счастью, никто не слушает. Вы вообще понимаете, насколько далеко современные люди ушли от ваших понятий? И европейцы, и русские – все. Вера стала декоративной, поверхностной, таким необязательным дополнением к быту. Хоть и ударяются многие в веру, даже молодые, все с крестами, с иконами, но и они в церковь ходят, с батюшками общаются и по святым местам ездят, чтобы душу облегчить. А христианского сознания у них давно нет. Спросите у любого из них десять заповедей, они вам только «Не убий» назовут, а спросите смертные грехи, так они подумают, что это нарушения тех же десяти заповедей. И что их тоже десять.

– Это так, – спокойно сказал отец Николай. – Вера переживает не лучшие времена. Многие мои коллеги из духовенства настроены более оптимистично. Но я не слеп, я много общаюсь с вашим поколением и всё вижу.

– Скажете, бездуховность? А по-моему, это классно. Там, где исчезает духовность в вашем религиозном понимании, там появляется место для духовности настоящей, человеческой. Это и есть прогресс. Европейский мир столетиями двигался от мракобесия, от религиозной скованности и замкнутости к свободе. Искусство только тогда и стало настоящим искусством, вызывающим сочувствие, восторг, когда избавилось от религиозных канонов в эпоху Возрождения.

– Это тебе так в институте твоём объясняли, который ты бросил? – позволил себе маленькую насмешку отец Николай.

– Не только! – обозлённо сказал Артём. – Вот в искусстве как раз и сидит настоящая духовность и настоящая красота! В искусстве, которое изображает человека со всеми его противоречиями и сложностями, с его страстями. Оно-то и помогает найти выход, указывает путь к истине. Духовность в самом человеке, вернее, в лучших людях, приобщённых к культуре. В интеллигенции. Художник, писатель, композитор, даже учёный мне ближе, чем священники и монахи. Знаю, многие из ваших не любят искусство и науку. Понятно почему – это же прямые конкуренты. Они могут всего человека на детали разобрать без обращения к Писанию и Преданию. Вы вроде бы и не наезжаете открыто на светскую культуру, но нет-нет да и оброните, дескать, хороший парень, эрудированный, начитанный, но лучше бы он не читал этих книжек, не забивал голову – был бы ближе к Богу… И знаете, что ещё меня бесит? Вы враги свободы! Вы человека рассматриваете как червя. Жалкого и падшего. Не отказывайтесь, это есть во всех ваших канонических текстах. Человек изначально низок, порочен, грешен, а стать хорошим, праведным он может, только постоянно подавляя, сковывая самого себя, преодолевая всякие препятствия. Поэтому вы сильную власть всегда поддерживаете – по сути, тиранию. Поэтому вы детей насильно крестите и насилие в семье не осуждаете. Вам нравится видеть людей серыми, одинаковыми, во всём себя ограничивающими, смиренно наклонившими головы. А я считаю, что человеку надо дать свободу, и тогда в большинстве само собой проявится всё самое лучшее, это свойство человеческой натуры. При всей её сложности. Большинство людей – хорошие.

– Ты слишком много противоречишь сам себе, это нормально в молодости, – остановил Артёма священник. – То ты в природе духовность ищешь, то уже в человеческой культуре. Церковь у тебя вдруг тираном становится, хотя за минуту до этого ты радовался, что никто её, Церковь, не слушает. Ничего мы не запрещаем. Хочешь грешить – греши. Мы только мнение можем высказать. Запрещают в сектах, и то лишь думают, что запрещают, а на самом деле лишь страхом и унижением человека ещё дальше от истины уводят.

– Ваша РПЦ – самая главная секта, – проворчал Артём. – Скажите, святой отец, а в чём вот, например, по-вашему, я грешен? Так, навскидку.

– Родителей не любишь, – с ходу ответил отец Николай, – которые жизнь на тебя положили.

– Это неправда, – Артём моргнул, – я их люблю.

– Дай Бог, чтобы я ошибался.

Отец Николай поднялся с сиденья, неспешно обошёл машину кругом и, вернувшись за руль, закрыл дверцу.