Юрий Мартыненко - Стоянка поезда – двадцать минут. Роман

…Сэкономленные от свёртывания программы по зимнему вещевому обеспечению частей вермахта денежные средства были направлены на производство дополнительных объёмов синтетического горючего для танковых и механизированных частей. Из тридцати четырёх видов сырья, без которых не может нормально жить и развиваться любая нация, Германия в достаточном количестве обладала только двумя: поташом и каменным углем. В остальном она полностью зависела от химической промышленности и поставки иностранных друзей.

* * *

Даже непонимающий в военных делах и далёкий от политики гамбургский портной Левон Янсель внимательно следил по газетам за происходящими в мире событиями. Если сказать, что вызывали тревогу начатые в сентябре боевые действия Германии в Европе, её вторжение в Польшу, значит, ничего не сказать. Внук Гельмут достиг возраста новобранца. Не сегодня-завтра с призывного участка приедет на велосипеде курьер и настойчиво будет звонить в дверь, чтобы вручить повестку. Не ожидая, пока откроют дверь, курьер с какой-то нервозностью будет продолжать давить на кнопку. Об этом Янсель знал от своих знакомых, родственники которых уже имели честь получит повестку на службу в армии.

Гельмут с раннего детства часто болел. Словно самой природой ему были противопоказаны любые переохлаждения. До поздней весны бабушка с дедушкой строго следили, чтобы тот не забывал наматывать толстый шерстяной шарф, который связал сам Янсель, когда внуку было пять или шесть лет. То же самое было с вязаными носками. В то время, как ровесники рассекали по улице на самокатах, сверкая голыми коленками в шортах с гольфами, мальчик, завидуя ребятам, носил брюки на широких лямках.

Мысленно старый Янсель надеялся на удачный исход призывной кампании для внука. Он полагал, что врачебно-медицинская комиссия забракует парня по состоянию здоровья. Судя по кинохроникам, в вермахте хватает здоровых, крепких солдат и без него. Внук, рано оставшийся без родителей, которых одного за другим скосила в могилу чахотка, оставался единственной отрадой для старого Янселя и такой же давно не молодой, но горячо любимой им Луизы.

– Левон, почему так поздно ложишься? Тебе не надо завтра вставать так рано?

– Увы, дорогая, завтра я посмею себе позволить понежиться под одеялом дольше обычного.

– Отчего же такая благодать? – сонным голосом спросила жена мужа. – Что? Стало меньше работы?

– Нет, работы не меньше, но меньше остаётся дней, отпущенных господом человеку. Поэтому, почему бы не позволить себе лишних минут утреннего наслаждения? – Старый Янсель, протянув руку через тёплое тело жены, заботливо подоткнул с её стороны одеяло. Поправляя под головой мягкую подушку, поудобнее улёгся сам. Внук давно спал в своей комнате. Янсель уснуть не мог. Почему-то вспомнился 1914 год. Может быть, это связано с его тревогой о внуке, которому наступила пора армейской службы? Или связано с тем, что в 1914-ом Янселя мобилизовали и отправили на австрийский фронт, оторвав от любимой и нежной Луизы на долгие три года окопной жизни.

У Левона Янселя текла полуеврейская кровь. Об этом никто не знал, а сам он никогда не вдавался в подробности своей биографии. В голове бродили мысли не о том, что они с Луизой рискуют остаться без куска хлеба, а о том, что солдаты великой Германии больше не пойдут далеко и надолго. Возможно, они больше вообще никуда не пойдут. Иначе, какой смысл в отмене заказа на пошив утеплённых офицерских сапог? Об этом он узнал от своего старинного приятеля – сапожных дел мастера, который, как и Левон Янсель, содержал небольшую сапожную мастерскую. Надо сказать, мастерская тоже пользовалась определённым авторитетом у заказчиков из числа высокопоставленных лиц в городе.

Сам же Янсель сорок лет, за исключением трёх лет австрийского фронта, не выпускал из рук мелок и клеенчатый портняжный метр. Среди клиентов имелись такие, кто заказывал парадные мундиры из чёрной ткани и платил приличные деньги. Они были довольны работой старого Янселя. Расплачиваясь за выполненный заказ, весело и дружелюбно хлопали мастера по плечу, широко раскрывая увесистое портмоне и вынимая крупные купюры. Одно смущало Янселя. Это наличие в фурнитуре формы эмблемы в виде черепа. Она прикреплялась к околышу фуражки с высокой тульей. Такие фуражки изготавливал шляпочных дел мастер – другой приятель Шмидт. Чистокровный немец. Раз в неделю, в воскресенье, Янсель навещал его, чтобы перекинуться в преферанс, выпить, если на дворе летняя жара, по кружке пива, а если за окном холод и слякоть – по стакану целительного горячего глинтвейна.