Татьяна Демьянова - Лучшее, что есть во мне

Там была девочка, она кричала, чтобы ее выпустили. Вокруг стоял шум и гвалт, но сквозь него я явственно различал голос из подвала. Меня ничто не интересовало, кроме него. Если бы не моя чуйка, мне бы вовремя не уклониться от пули, которая просвистела над моей головой.

В последнее время меня оттягивает вниз. Я поддался соблазну и впустил в дом грудастую девочку – нарушение установленного распорядка, давно подобного себе я не позволял. Возраст накладывает отпечаток. Я пустился в сантименты: мне захотелось ей помочь. Веду с ней беседы, рассказываю об устройстве мира. Она, как и многие в ее возрасте, живет в хрустальном замке. Пора выгнать ее в реальность. Бывает, хочется поделиться своими знаниями. А слушающих не так много. Основное время занимает разыгрывание партий. И я не прочь поиграть, но есть потребность выходить за пределы поля.

Моя философия добыта из жизни. Построена на камнях моего опыта. Меня в свое время поразило, что слово «катавасия» произошло от греческого «катабасис». Неспроста церковный порядок в песнопении превратился в озорство. Открытие подтвердило мое убеждение, что церковь тщательно скрывает свои недра, в которых содержится материальное, плотское, греховное. Для ее здания существует зеркальное строение, уходящее под землю, которое хранит секреты истинного христианства. И там, в подвалах и лабиринтах, пребывает вторая ипостась Бога, дьявольская, хтоническая, о которой на мессах принято умалчивать. Я – исследователь того, что скрывает официальная церковь.

Небо першило мелким дождем, воздух насыщался влагой. Хрупкие листья кружили над землей в поисках прибежища. Мне было по-домашнему свободно. Сегодня Тине исполнилось бы двадцать пять. В понедельник редки посетители, можно, не торопясь, рассказать ей обо всем. Время – лишь ось, вдоль которой можно прогуливаться, отмеряя расстояния. Стоит сделать шаг назад, чтобы провалиться в прошлое. И вот уже сестра жива и отвечает, ее голос ни с чем не спутать. Бойкий, громкий, он критикует и нападает на все, чего не терпит обладательница. Наше прошлое – недолгое, сырое, оттого что не успело оформиться во взрослое, разбирается передо мной на части пазла. Каждый кусочек я рассматриваю и удивляюсь, как мало значения придавала моменту, когда он происходил. Если бы только можно было проживать настоящее из прошлого, многое бы совершилось по-другому.

Ее смерть мне в привычку. Во-первых, резиновые сапоги, чтобы не промокли ноги. Во-вторых, яйцо вкрутую вприкуску с хлебом. Свежие цветы я не покупаю – она не любит, у нее растут свои многолетки. Все по обычаю, только сегодня что-то пошло не так. Я забыла дома сапоги и хлюпала по зыбкой грязи в изувеченных кедах. Мысли расплывались, слова разваливалась. Сестра не хотела отвечать и принимать меня. Я поскользнулась на ландышах и испачкала джинсы. Стало ясно, что она на меня сердится. Вопрос повис, словно спущенный гелиевый шарик, ни туда ни сюда.

Из сумки я достала кусок торта и вставила в него свечу. Мне хотелось загадать всего одно желание: чтобы неизбывная пустота, которая поселилась во мне со смерти Тины, обозначила свои контуры, сузилась и исчезла. В юбилей желания исполняются – так нам говорил папа, когда в десять лет мы задували огоньки. Я загадала куклу Барби с крыльями, а Тина – настоящего Кена. Только у фирменных мужских кукол были волосы, и мы обе мечтали о нем. Родители вручили нам желанные игрушки на Новый год. Мы их ждали, заранее подготовили домик на полке шкафа. Розовые диванчики, маленькая ванна, кровать. Крохотные зубные щетки. Папа приходил поиграть с нами за Кена, но мы быстро выживали его, потому что он не знал, как тот должен себя вести. Он клал ладони нам на головы, улыбался и, кряхтя, вставал с пола, шел заваривать чай. Игра в куклы была его единственным слабым местом.

Мне нравится морось в воздухе. Ощущение воды на коже. Я подставила лицо влаге и оставалась несколько минут с закрытыми глазами, прислушивалась к движению воздуха, к Тине. Ее глаза появились из темноты. Они не улыбались, смотрели на меня в безмолвии. Когда я очнулась, щеки были мокрыми, то ли от дождя, то ли от слез. На кладбище можно отдохнуть и поплакать. В городской суете об этом забываешь.

Уронила руку на прощание на камень, погладила шершавую поверхность – память о ней хранят мои пальцы – и заторопилась на дорогу. Но – c’e la vie – пробило колесо. Домкрат в руках усмехнулся, на лбу выступил пот. «Вам помочь?» – послышался голос сзади, и я радостно уступила. Приземистый мужчина лет сорока ловко поднял основание, снял и надел колесо, будто это ему ничего не стоило. Под плотной курткой было не разглядеть фигуры, но я почувствовала, какие крепкие у него мышцы. Когда он закончил, на его круглом детском лице проступила приглашающая к разговору улыбка.