Владимир Царанцев - Без вести пропавшие солдаты Манштейна. Часть вторая

Поблагодарив милую женщину за приглашение, я тихо отошёл в сторону, чтобы не мешать и не отвлекать её от выученного текста, то есть от разговора со столь редкими здесь посетителями музея. Акустика помещения позволяла, не напрягая слух, слушать обстоятельное и профессиональное объяснение местного гида моим скромным «туристам» истории Курской битвы, которое она проводила с большим знанием своего дела, умудряясь ничего не пропустить и не перепутать часы и даты, номера дивизий и полков, помнить все фамилии командующих с обеих сторон, количество солдат и самолётов, танков и пушек, раненых и пропавших без вести, живых и мёртвых. Наверное, когда об этом говорила женщина, совершенно им не знакомая, а не хитрый партизан со странным отчеством, её слушатели стояли, как в церкви перед причастием, и только крутили головами от неё, рассказывающей, на Генриха, переводившего им её слова.

А как бы в унисон её словам, рядом с ними лежало трофейное или найденное на этих полях знакомое им оружие, уже с налётом ржавчины или совсем ржавое и искорёженное. Целые и пробитые пулями каски, солдатские посмертные жетоны, не разломанные на две половинки и награды, памятные значки за взятие Крита и Крыма, «Железные кресты», документы солдат и офицеров. На полках под стеклом, как-то очень не к месту, лежали фотографии улыбающихся жён и детей, оставшихся в далёкой Германии, которые даже и не знают, что их фотографии лежат в маленьком русском музее, вынутые из нагрудных карманов их убитых отцов. И что бы я ни говорил своим подопечным раньше о той войне и не показывал им, чуть ли не на пальцах, их не так это затрагивало, как увиденное и услышанное здесь от русской женщины о разыгравшемся великом сражении.

Женщина куда-то отошла, а ребята стали медленно переходить от одного экспоната к другому, подолгу останавливаясь около чьих-то раскрытых документов, и тихо делились между собой прочитанным и увиденным, невольно трогая свои солдатские жетоны.

Притушился свет в зале и включился маленький экран на стене музея с документальной кинохроникой обеих враждующих сторон. Под бравурную музыку Вагнера, появилась заставка «Ди Дойтче Вохэншау» – имперский орёл со свастикой в лапах, раскинул свои могучие крылья на фоне восходящего солнца нового мирового порядка. Уверенный голос диктора Гарри Гиза стал особенно торжественно и радостно рассказывать о движущихся на марше улыбающихся солдатах и приветствующих кинооператора танкистах в облаках пыли, поднятой танковыми гусеницами, пехоте на грузовиках и героических лётчиках люфтваффе на отдыхе под крыльями своих «Юнкерсов». Камера оператора, медленно перемещаясь, снимает фруктовый сад с деревьями, густо усыпанными спелыми яблоками, скорее всего, где-то на полтавском хуторе, судя по характерной мазанке, крытой соломой. Голос диктора с весёлым смехом комментирует отдых солдат, принимающих водные процедуры, сидя в кадушке, а в корыте хозяйки блаженствует офицер с фуражкой на голове. А эти, под весёлый смех своих товарищей, гоняются по двору за хозяйскими курами для своего диетического супа. Другие солдаты, от своей природной доброты, на пыльной сельской улице угощают стайку детей вкусными конфетами – сплошной курорт, а не война!

Моим кинозрителям переводить ничего не надо было, и они смотрели знакомый им киножурнал с фронтовой хроникой всего лишь для них двухдневным сроком давности с большим интересом, свойственным людям их возраста. И тем более таких же солдат, носивших такую же военную форму, как и на тех, ещё живых и весёлых, уверенных в себе и своих товарищах и не знающих ещё, что их ждёт за кромкой светлого экрана. Парни стояли закаменевшие, с лицами, как у умудрённых жизненным опытом и знаниями провидцев, заранее знающих, что ждёт и что случится с теми людьми из киноэкрана через несколько дней.

А настойчивый голос диктора всё расхваливал достижения немецкой промышленности, гениальные идеи инженеров, воплотивших их в сверхмощные танки, которые раскатают русских солдат своими гусеничными траками по полям России с уникальным чернозёмом, который так нужен «бауэрам» рейха. И сразу, без всякого перехода, с воодушевлением принялся поздравлять немецкую нацию со столь близкой, как никогда, победой, даруемой им их божественным фюрером с гением провидца, но только нужно сделать последнее усилие и принести на алтарь победы последние жертвы.

А русские кадры кинохроники показывали наших солдат, торопливо копающих свои окопы и зарывающих в землю свои пушки по самые стволы и танки по самую башню. Гражданское население, роющее бесчисленные противотанковые рвы, и десятки тысяч километров траншей и блиндажей, прокладывающих к фронту новую железную дорогу. Движущиеся днём и ночью танковые корпуса и полки гвардейских миномётов и шагающая в поднятой пыли матушка-пехота, пехота и пехота, до самого горизонта. Трудяги-сапёры ещё днём ставят десятки тысяч противотанковых и противопехотных мин, да лётчики-истребители летают, пока светит солнце, делая по семь-восемь боевых вылетов в день, вступают в воздушные бои или гоняют по небу фашистские самолёты-разведчики, не давая заглянуть врагу далеко за передний край обороны. И только армейская разведка каждую ночь уходит в свой опасный поиск за ценным «языком», чтобы успеть за ночь умыкнуть зазевавшегося вражеского солдата и дотащить его целым до своей траншеи.