Алексей Большегоров - Хозяйка чужих снов. Мистическая быль

Когда Верещагин упомянул про гусеницы, Веру взяла оторопь, бойня за сгоревшим вокзалом вживую предстала перед глазами, и ее прорвало: – Давить людей гусеницами! Как вы, Федор Борисыч, говорить такое можете! А еще врач, фронтовик! – Веру понесло, она сорвалась на крик, потом, поняв, что делает что-то не то, осеклась и разрыдалась на плече Верещагина. – Ну-ну, полноте Верочка, успокойтесь, голубушка. Все бывает, особенно, на войне. Вы уж простите, меня дурака, – приговаривал смущенный ее слезами Верещагин и гладил беспрестанно вздрагивавшую Верину спину. Он многое испытал на своем веку, в том числе, и женских истерик повидал предостаточно, но при виде таких вот слез терялся и, по-юношески, робел. Неловко приобняв ее за плечи, он вывел Веру из операционной, сказав, что все доделает сам.

Прошел месяц со дня ранения Митрохина. К тому времени Выборг пал, и финское правительство, опасаясь вторжения Красной Армии вглубь страны, поспешило заключить мир. Война закончилась. За проявленный героизм, находчивость и недюжинную смекалку при взятии железнодорожной станции Койвисто его представили к ордену Боевого Красного Знамени и присвоили внеочередное звание капитана. А газета «Красная Звезда» поместила большую заметку с его портретом. Все время болезни Виктора Вера находилась подле него. Вначале в поезде, а потом в институте, в клинике профессора Поленова, куда по ее настоянию и вопреки существовавшей практики его и перевели. Доктора Верещагина, собиравшегося забрать Виктора к себе в Академию, долго уговаривать не пришлось. То, что его бывшая подчиненная неровно дышит в сторону красавца танкиста, он понял сразу и не стал чинить препятствий зарождавшемуся роману.

– Конечно, Вера, я похлопочу, но, по правде говоря, не вижу оснований переводить его к вам, да и сам характер ранения …, – деланно засомневался Верещагин, хитровато посматривая сквозь очки на просительницу.

– Ну, Федор Борисыч, миленький, вы же можете. У нас Виктору, извините, капитану Митрохину, будет лучше, – Вера чуть покраснела и, переминаясь с ноги на ногу, пустила в дело свои трепещущие реснички.

– А как к этому отнесется уважаемый Андрей Львович? Ведь пока еще он заведует институтом, если не ошибаюсь?

– Андрей Львович согласится, я уверена, – топила в своем бархатном взгляде она Верещагина.

– Ладно, уговорили, только одно условие. Пусть ваш шеф мне сам позвонит.

– Позвонит, позвонит, завтра же и позвонит, – глаза Веры радостно засияли и, наскоро поблагодарив старого доктора, она пулей выскочила за дверь. По энергичному топоту ее стремительно удалявшихся каблучков он понял, что звонка Поленова долго ждать не придется. И действительно, на следующий день в трубке его служебного телефона в кабинете ВМА пророкотал барственный баритон Андрея Львовича.

Вера не могла взять в толк, как могло случиться, что она только и думает об этом, едва ей знакомом, с лопнувшей от ожогов кожей и забинтованном с ног до головы человеке, что все свободное от операций и перевязок время проводит у его постели, заменяя собой, и сестру, и сиделку. Разумеется, она отдавала себе отчет, что ее внимание к нему простирается значительно дальше обычного интереса, который должен испытывать врач к пациенту, но ответа, почему все именно так происходит, не находила. Мысль, что она сама, избалованная мужским вниманием, попросту влюбилась, не желала умещаться в ее рациональной, заточенной на работе голове. Выздоровление шло быстро, но не все нравилось ей и было понятно в этом его выздоровлении. Необычайные и весьма странные вещи стали происходить с Виктором. В нем проснулся дар предвидения, и Вера первая распознала его. Поначалу, она восприняла как шутку или обычную попытку заигрывания с ней, когда на пятый день пребывания в клинике Виктор взволнованно объявил ей, что сегодня его придет навестить приехавшая из Одессы мать, а он не брит, да и. вообще, выглядит неважно. Вера знала, что телеграмму в Одессу его матери дали сегодня утром, так что она никак не могла быть сейчас в Ленинграде и придти проведать раненого сына. Не став спорить, она принесла бритвенные принадлежности. С ее помощью он тщательно выбрился, наодеколонился, упросил уменьшить повязку на голове, в общем, подготовил себя к мифическому, как она грешным делом подумала, приходу матери. Каково же было ее удивление, когда заглянув к нему к концу дня в палату, она увидала у кровати Виктора оживленно беседовавшую с ним женщину лет пятидесяти, которую он постоянно называл мама и на которую чрезвычайно походил сам. Расценив это как случайность, она не придала большого значения происшедшему, пока Виктор не огорошил ее новым, еще более неожиданным, если не сказать, сенсационным заявлением.