Алексей Большегоров - Хозяйка чужих снов. Мистическая быль

Танковый взвод старшего лейтенанта Митрохина, вел бой за высоту 45 в двух километрах к востоку от Койвисто. Запросив поддержку артиллерии и используя дымовую завесу, легкие Т 26 незаметно подобрались к высоте и, оказавшись на позиции огня, прямой наводкой расстреливали орудия противника. Финские расчеты, не предупрежденные собственной пехотой, увидев на позициях русские танки, в панике разбежались. Их старые гаубицы времен японской войны, доставшиеся в наследство от русской императорской армии, не могли бить прямой наводкой, и застигнутые врасплох финны так и не сделали ни одного выстрела. Овладев высотой, Митрохин развернул свои танки, и на полном ходу подлетел к станции. Зайдя в тыл финской обороне, Т 26 молниеносным броском прорвались к вокзалу, открыв по нему прицельный огонь из пушек. Деревянное здание запылало. Спасаясь от огня, финны падали как подкошенные, попадая под пулеметные очереди стремительно несущихся танков. Надрывно рыча моторами, быстроходные Т 26 догоняли несчастных и, прекратив убийственный огонь своих башенных пулеметов, давили людей гусеницами. Клацая железом, они наматывали на них дымящиеся, порванные в клочья человеческие останки, закатывали их в землю, оставляя красно-черные полосы на еще не тронутом дыханием войны снеге. Чудовищная вакханалия кровавой охоты туманила рассудок танкистов, а отчаянный бег обреченных на заклание жертв только подстегивал животный инстинкт убийства. Еще чуть-чуть, и поднятые в атаку красноармейцы оказались бы под гусеницами летящих навстречу им танков. Митрохин опомнился вовремя, приказав экипажам глушить моторы.

Последние две версты и состав остановился в двухстах метрах от догорающего вокзала. Начали принимать раненых. Много тяжелых, подорвавшихся на минах, с оторванными или обмороженными ступнями, красно-синими пальцами на руках и ногах, они стонали и умоляли пить. Вера разрывалась на части, так много надо было успеть. Одну операцию сменяла другая, поток раненых нарастал с каждым часом. Бой ушел далеко вперед, враг отступил к Выборгу и грохот несмолкающей канонады доносился с противоположного берега залива. Вера забыла, когда спала, но усталости не ощущала вовсе. Ее лицо лихорадочно горело, движения приобрели четкость, пальцы безошибочно чувствовали чужую страдающую плоть. Постоянно сталкиваясь со смертью и наблюдая ее в разных, нередко неприглядных подробностях и ипостасях, она со всем максимализмом молодости ненавидела ее и боролась с ней, как только могла и умела. А умела она немало. Ночные бдения и дежурства, бесконечные вскрытия и операции под руководством великих учителей научили ее профессии. В свои двадцать восемь она состоялась как врач и стала неплохим, очень неплохим хирургом. Но не одна нейрохирургия занимала ее. Еще студенткой она увлекалась психологией и психоневрологией, исследования академика Бехтерева возбуждали ее ум и будили воображение, а слухи чем занимаются доктора Кажинский и Сагилевич, проводившие секретные опыты над людьми в Институте мозга под патронажем Особого отдела НКВД, приводили в священный трепет.

Взгляд умершего ночью солдата целый день не выходил из ее головы. Его синие, обжигающие морозом глаза, казались огромными на истонченном побелевшем лице. Всякий раз, когда он слышал ее голос, они настойчиво искали ее глаза, пытаясь ухватиться за них, как за спасительную соломинку. Ему уже нельзя было помочь, ампутацию сделали слишком поздно и сепсис захватил весь организм. Ее не было рядом, когда он умер, но перед тем как уйти в операционную, она подошла к нему, чтобы поправить сползшее на пол одеяло. Его взгляд поразил ее. Нет, в нем не было страдания или мольбы, ничего такого она не увидела в этих распахнутых навстречу неизбежности глазах. Взор солдата светился ужасом, он исходил откуда-то изнутри, из самого его естества. И это не был ужас страдания тяжко раненой и умирающей плоти. Равнодушное к боли тело не чувствовало ее. Ей вдруг открылась та жестокая беспощадная истина, что она видит страдания обнаженной одинокой души, идущей навстречу неведомому. Уход из материального осязаемого мира пугал солдата тем запредельным одиночеством, в котором сейчас пребывала его душа. Она кожей чувствовала этот льющийся из его глаз леденящий поток, он струился уже по ее лицу, сковывал и обдавал холодом ее собственное тело. Стряхнув оцепенение, она отпрянула назад и, забыв про одеяло, в смятении выбежала прочь.

Покончив с операциями, Вера вышла подышать из пропахшего бинтами и карболкой вагона.

Читать дальше