Илья Луданов: Форма зла

Мама с вечера поставила пироги и теперь кормила его теплыми, пухлявыми ватрушками.

– Как на работе, Леша? – они сидели на маленькой родительской кухне, оформленной скучным гарнитуром.

Он отвечал – всё в порядке, как отвечал всегда, когда работы не было.

– Осень скоро, у тебя куртка есть? – Мария Александровна бережно подкидывала ему вопросы.

– Есть, есть конечно, – когда она смотрела на него, Алексей шире улыбался. Лишь бы мама думала, что у него всё хорошо и ничего не нужно.

Рюкзаки собраны заранее, Иван Николаевич одет, в бодром, подтянутом настроении. Алексей торопливо переодевался в походное. Выходя, неестественно и криво улыбнулся маме. Каждый день живя одним и тем же, казалось, она расстраивалась не от чего-то гадкого и досадливого, а от привычного, из чего и состояли все дни.

С высоты третьего этажа Мария Александровна наблюдала, как они выходят из дома по протоптанной дорожке к окраинным переулкам. Снова сбилась и ничего не спросила. В семье мало говорили об Алексее и Ольге, боялись тронуть тему. Надо будет свахе, Ирине Петровне позвонить. Для самой себя она не хотела добавлять – бывшей свахе. Обе матери быстро подружились: обменивались рецептами, ходили вместе по магазинам, по праздникам встречались семьями, прошлым летом вместе солили грибы. Когда Мария Александровна с Иваном Николаевичем приезжали в областной центр, вместе навещали молодых.

Иван Николаевич тоже задумал поговорить с Алексеем как только узнал, что тот выберется к ним в субботу, на девятнадцатое, на первую зорьку. Думал завести разговор на выезде из города, когда тряслись маленьким квадратным автобусом по проселочным буеракам, но слова не получались, да и шумно. Алексей выглядел неважно. Сколько матери ни улыбайся, за завтраком ни шути, Иван Николаевич приметил замкнутое, словно набухшее лицо, ленивые глаза, вялые движения. Непорядок быть увальнем в молодости, крякнул про себя Иван Николаевич. Всяко бывает, что поделаешь. После разрыва Алексей приезжал к ним лишь раз, родители еще мало что знали и рассчитывали – всё решится к лучшему. В тот раз Алексей ничего не рассказывал, как в полусне прошатался день по городу и уехал.

Природа радовалась сытному лету, золотистым, жирным полям, густым, волнистым лугам. Расходилось солнце. Небрежно порванные облака темнели серединами, грозя зарядами небесной воды.

Проехав несколько остановок, пройдя мимо покореженных заводских заборов и осевшего в серость колхоза, утопшего в бурьяне, они собрали ружья у мелководной речушки. Берегами ее раскинулись свежеубранные, а где-то еще колосящиеся поля. Вдалеке гудели комбайны. Август надувал запахи позднего лета – сады дышали яблочной зрелостью, запруды престарелой тиной, в полях стоял дух пыльной соломы и теплого зерна.

Алексей забыл уже как вольно и спокойно в окрестных полях. Грело высокое небо, по берегам трещали редкие коростели. За перелеском, в трепещущей осиновым листом деревне, перекликались петухи. В минуты тишины хотелось остаться здесь. Сесть на пригорок, слушать деревню.

Они спускались по речке в надежде на случайные выводки уток под пышными ивовыми кустами, на стайки перепелок, забившихся в убранные копны, на шумных куропаток в островках крапивы и сплетенного красноголовника. Долго шли впустую. Лишь раз из-под ног у Алексея вспорхнул перепел, по кругу обошел охотника, и когда Алексей с разворота вскинул ружье, ушёл за край выстрела. Еще шагов через двести, заметив издали людей и громко шлепая по воде, поднялся выводок добротных, разжиревших на зерне, крякв. Поднялись далеко, стрелять было нельзя.

Алексей досадливо поглядел им вслед, буркнул что-то растерянное.

– Ничего, ничего, – улыбнулся Иван Николаевич. – Пущай летят. Будет еще всё. Повезло нам – погода какая! Хорошо.

– А у нас все по-прежнему, – Иван Николаевич не знал с чего начать. – А вы там как?

Алексею не хотелось говорить. Из ложбины русла они вышли к озеру, куда впадала речушка. Во все стороны раскинулась долина, утопающая буйных травах и поздних цветах. Было тихо, птицы давно отпели и наступало время когда звуков в природе становилось все меньше.

Темная и холодная, словно чужая и отталкивающая вода озера, далекое, с взбитыми облаками прозрачное небо. Всё ждало осени, первой изморози, промозглых дней, когда природа потеряет свежесть и станет медленно засыпать. А иноземный ветер будет убаюкивать ее.

У другого берега Иван Николаевич приглядел в бинокль крепко сбитый выводок уток. Решили обходить озеро. Но еще задолго до дистанции выстрела остроглазая стая поднялась и ушла за деревья. Ничего не говоря, они смотрели птицам вслед. Иссушенные солнцем, жесткие травы стояли по плечо, пробираться было нелегко, стало жарко. Здесь, в гуще лугов, под лучами последнего теплого солнца Алексей стал рассказывать отцу как всё было. Пробирались зарослями, и запыхавшись, отдельными рваными фразами, горячась и радуясь, что трудно выговаривать слова, Алексей рассказывал отцу как им с Ольгой было хорошо вместе, как думал, что всё наконец устроится; как верили и радовались, обдумывали устройство будущего, планировали работу, жилье, семью… Алексей говорил, как стал спокоен в осознанной части жизни и даже расслаблен – что мы так плохо умеем. Радость оглушила – пугающая, для них, молодых, легким трепетом внутри, но радость всё ж. Не то чтобы нежданная, заговаривали об этом давно, думали когда лучше, когда готовы будут. Решили – пробовать, и если случиться – играть свадьбу. И раньше чем ожидали, чем ему казалось должно быть – так и застыли перед ним испуганные глаза ее и две полоски на пробнике. В больнице утвердились – и обрадовались. Успокоились и готовиться начали. Думали родителям сказать, но решили подождать неделю, самим для себя утвердиться, осознать вроде. Ольга пугливая те дни ходила – как быть, что делать? Что родители скажут? Не поспешили ли они? Многого Алексею не говорила, у него свое восприятие, свои мысли. Видел он – неспокойна она, мечется, переменилась. Испуг тот ее первый, настоящий, не отошел сразу от него – не то что не хочет она, нет конечно, и Алексей рядом, всегда поддержать ее готов, но в своей уверенности – сомнение еще. Это же другой момент совсем и сила тут другого порядка нужна, и ответственность.