Илья Луданов: Форма зла

Звонила Ирина Владимировна, которую Мария Александровна про себя называла «свахой» и с которой до последнего времени приятельски перезванивалась. Мать Ольги была деятельной, уверенной в решениях женщиной, чуть старше Марии Александровны. Обе сильно переживали разрыв Ольги и Алексея, жалели семью.

Разрыв – в резкий, словно разрез на теле семьи, на время даже сблизил матерей. Они часто созванивались, пытались говорить с Ольгой и Алексеем, но молодым было не до них. Тогда Мария Александровна увидела пропасть между сыном и матерью, которая не замечалась раньше и поразилась тому, как эта пропасть разрослась до таких размеров, что и не слышно слова с другой стороны. Она как-то быстро приняла это. Еще раз-два говорила с Ольгой, перезванивалась с Ириной Владимировной, но все реже, и скоро отошла в сторону, решив, что помешает и возбудит злость. И только скорбь по неслучившейся семьи буравила сердце.

И вот Ирина Владимировна без вступлений огорошила ее новостью. Ольга в роддоме. Ты прости мать, не могла против нее тебе раньше сказать, как волчица на меня кинулась, не смей говорит, не думай даже. Отчего понять не могу, не знаю, но сила бешенная такая, психоз наивысший, бог мой что творилось. До смерти она не хотела, чтоб Алексей знал. А теперь что ж. Какая – всё сама. И говорит еще – позвони Марии Александровне, скажи. Пусть, если хочет, приезжает. Только просит до родов Алексею не говорить. Он не знал, и не время еще. Так что приезжай одна пока, а Леше скажем, как срок подойдет.

Столько волнения и страха в голосе Ирины Владимировны, Мария Александровна даже не обиделась. А что если бы они знали? В этом непонятном, строгом решении Ольги на пороге материнства виделось что-то верное. Но хотелось и всплеснуть руками – как же так – уже и роды! Оля в больнице, а никто не знает.

Мария Александровна отключила разговор, как подумала, что едет к внуку. Внуку. Волнения захлестнули ее. Теперь ей есть что делать, есть за кого волноваться. Тут только поняла, что Ирина Владимировна сказала – у Ольги мальчик. У Алексея – сын. Проверки показали отличное здоровье, все хорошо. Внук. Она поверить не могла. Наверное, был бы Алексей женат, была б семья, она думала об этом, ждала. Но теперь это и подумать было нельзя. Как же – внук! Существование этого крохотного человека где-то там, еще в материнской утробе, взволновал ее больше, чем все сообщения, что Ольга в роддоме, что ее Алексей – отец, и она – бабка. Где-то там, думала она и не могла верить, уже есть этот совсем живой, родной человек, и значит всё не зря.

Она тут же решила ехать. Оставила обед, собралась, еще раз позвонила Ивану Николаевичу, но тот оказался недоступен. Она не удивилась – сигнал за городом работал слабо. Что же, она поедет одна. Еще многое неясно, и Ольге неслучайно просила не говорить Алексею.

До областного центра Мария Александровна добралась скоро. Еще вчера все эти хмурые, обеспокоенные лица на улицах показались бы ей обыкновенными и привычными. Но теперь, в ее новом настроении, эти нервные выражения, перешептывания о вестях с фронта, слухи о новом наборе в армию, и главное то, что всё это произносилось исподтишка, полушёпотом, все перемолвки, что нам врут, всё не так, война не нужна, статистика лжет, под бомбами нашей авиации гибнут дети, и всё, что она сама еще вчера по-соседски обсуждала в очередях, теперь казалось ей чуждым и не естественным.

Только вчера с Иваном Николаевичем они говорили об этой затяжной, но нужной для страны войне – гаранте безопасности, опережающем ударе – как говорили в новостях. И потери есть, но что поделать (на войне как на войне), ничего, перетерпим. Матерей погибших им, конечно, не показывали. Зато было много отличной военной подготовки, дружного солдатского быта на передовой – вот они, герои. Сколько верности отечеству! И только в этот час, узнав о малыше, она подумала: а зачем всё это? Отправляют ребят, два, нет три года назад был первый набор, и в их городке, с их двора взяли Сережу (с Алешей учился) и пусть она его почти не знала, он где-то там, в каменных пустынях, под пулями… и Нина Сергеевна, его мама, так и сидит на лавке у подъезда, у всего дома на виду, и молчит. У дворовых там раньше базар-вокзал был – соберутся соседки и давай всем кости перемалывать. А нынче сидит она там, как перст указующий (а сколько их таких), стороной все обходят, детей от нее уводят, боятся также оказаться, и нехорошая такая тишина у подъезда с тех пор. Вот так придут тоже и Алексея затребуют – первый раз, вдрогнув, (почему только теперь?) подумала Мария Александровна.