Виктор Девера - Храм любви. Книга 3. Шаг в бездну

Тут он вспомнил из ее рассказа, что хотя не за этот, а за другой сюжет ей как будто были обещаны какие-то деньги. «Может быть, воспользоваться для продвижения? – спросил он себя и тут же отказался от этой мысли, вспомнив, что того человека она, с ее слов, покарала магической смертью. – Может быть, и это все ее домыслы, сложный человек, но, безусловно, не бездарна», – решил он.

Если бы он сам раньше занимался литературой, он без колебания бы взялся, чтобы как-то ее еще подкорректировать и улучшить сюжет, чтоб обойти острые углы, но это было бы уже его произведение. Нет, он всегда неплохо знал литературу и сам иногда писал свои песенки. Однако был убежден, что рифмовать слова в наше время при желании может каждый грамотный человек. Тут требовались только некий опыт и душевные обстоятельства. Род его прошлой деятельности и семейные заботы давно убили в нем зачатки писательского таланта, а с этим и желание к серьезному прозаическому творчеству.

Пробудить дремлющие в нем способности мог лишь сильный эмоциональный всплеск. В момент своих размышлений он еще не знал, что этот эмоциональный вихрь его уже подхватил. Какой-то неведомой силой его душа сливалась с ее душой. Под впечатлениями прочитанного он плыл в размышлениях, как ежик в тумане из известного мультфильма, и не думал, что глаза, слова и песни могут обладать магической силой. Этот туман без страха насилия его уже подсознательно принуждал к любви. Перед его глазами вновь появился ее образ, будто какая-то кармическая связь в мыслях делала его слабым и управляемым.

Он, вспомнив ее предложение жениться, покрутил головой, будто пытаясь освободиться от ненужных, навязчивых размышлений, и вдруг сконцентрировался на этом. «Жениться, жениться, жениться…»

Он всегда говорил себе, что умная женщина обычно плохая хозяйка и для семьи не годится. Домашнее рабство – это не их стихия. Свободу от него могут дать только деньги с домохозяйками, а к этому он был не готов. Другой случай – мудрая женщина. Такая никогда не посмотрит на мужчину с высоты своего ума. Она даже свой ум постарается сделать гордостью мужчины, а свою заботу – радостью для дома и мужа.

Свою жену он мудрой не считал. С ней он уже не жил даже нормальной сексуальной жизнью. Она была из тех женщин, о которых говорят: неяркая снаружи, но гордая в душе. Нет, она была не дурнушкой, а по-своему привлекательной женщиной. Такие никогда не унизят себя проявлением своей любви. Они гордо ждут обхаживания мужчины и, рухнув после взятия их гордыни, все-таки остаются холодными в постели.

Доступ к ее телу один—два раза в месяц его не устраивал, так как секс превращался в одноразовую хлопковую радость. «Ты что, любишь прокисших мужчин? – замечал он ей. – С такой, как у тебя, потребностью мне нужно три жены». Она отмалчивалась. В отношениях не было необходимого взаимного уважения. Она давно не дарила ему ни ласки, ни нежности. В постели стала совсем холодной фригидной кобылой и его ласки старалась игнорировать, ссылаясь на то, что он ей причиняет боль, то придавит не там, то надавит не так.

«Обычная женская ложь, – подумав, решил он, – а может, есть другой», – но эти мысли гнал от себя. Некоторое время он все же старался раскрывать себя полностью, искренне делясь своими переживаниями, но в ответ слышал насмешку. Пытался что-то делать и надеялся на то, что лед ее растопит. Если один из партнеров отдается целиком, он может сломать любую стену, выстроенную другим человеком, насколько крепкой бы она ни была, считал он. Своим актом самоотдачи он призывал ее к взаимности и доверию. Однако его сексуальная энергия не передавалась ей и не возбуждала в каждом волоске его тела обратной энергии. Совместного ни кожного, ни душевного дыхания так и не появилось, как и совместной эмоциональной территории счастья. Телесный конфликт, как всегда, порождал душевный.

Как-то у нее в сексуальной близости даже в сердцах вырвалось: «Скорее бы ты атрофировался», и это камнем упало на его сердце. Чувствуя отсутствие взаимности, он тоже остыл, перестал дарить ей ласки и домогаться взаимности, требуя выполнения супружеских обязанностей. В какое-то время он, требуя от нее ласки в постели, услышал: «Что, тебе и душу еще надо? А если я не умею любить?!» Он посмотрел на нее и как отрезал: «Ничего мне от тебя не нужно». На ее грубость стал отвечать еще большей грубостью, и это ее остановило от дерзости. Его солдафонские, как она выражалась, шутки и привычки необтесанного мужлана ей не только не нравились, но и вызывали раздражение. Первое время она делала замечания, потом стала сравнивать его с плебеем. а себя относила к королевским кровям, стараясь хоть этим как-то его перевоспитать. По характеру она была очень сдержанной и высокомерной женщиной. Ему за такие удары по сознанию хотелось врезать ей по зубам, чтобы заставить ее перестать щетиниться, но это не было его принципом, так как зарекся в детстве не трогать женщин. Он видел, как отец издевался над матерью и им в детстве, и насилие над женщиной стало в его сознании непрощенным грехом. Ласковое произношение имени и отношения все-таки стали сухими. Она замкнулась в себе. Оставаясь наедине друг с другом, они практически не находили общих тем для бесед и общения, кроме как о необходимых покупках и заботах по дому.