Александр Фуфлыгин: Ангелы над Израилем. Повесть

Мама тут же докладывает в Израиль:

– Дети проснулись!

И тогда каждую из них по очереди подводят к трубке – поговорить с Израилем, с далекими израильскими голосами, удивляющимися, как Настин голос – посерьезнел, как Ксюшин голос – повзрослел. В Израиле, на том конце провода – протянутого между странами через океан, – начинается та же катавасия: к Израильской телефонной трубке подпускают двоюродных сестер, Аню и Люсю. Теперь это: неостановимая болтовня во весь дух, в эпицентре которой – детские полночные капризы. Детей теперь от трубки просто так – не оторвать, спать – не загнать. Взрослые – странны, их взгляды на мир – путаны и не ясны, никак не одолеть детям взрослых повадок и поводов: растревожить ночь криком, залучить детей к телефону, взволновать – разговорами, чтобы после прогнать – спать!

Опять – спать! Настя видит в этом чудную непоследовательную неестественность, присущую взрослости, которой она противится – капризами. В такие минуты ей совершенно не хочется взрослеть: и отрешаться от какой-либо логики, и творить несуразицы, и совершать шалопутные поступки. У взрослых ум зачастую короток, ведь на нем, на все случаи жизни: детям – спать! Ксюше – немногого надо, она рвется повторять выкрутасы за Настей: артистично выгибается что было сил, будто вот-вот упадет на спину, словно – совсем без сил, ревмя ревет – белугой, даже воет – тонкоголосым, плаксивым нытиком! Глаза ее слипаются, и сил осталось лишь на эти голорукие и голоногие выгибанья. Даже едучи на маминых руках в спальню – выгибается, и заворачиваемая в одеяло – выгибается, и уложенная в постель – еще выгибается некоторое время, пока ее не одолевает вторая, наикрепчайшая половина ночи.

Просыпаемся

Удивительны утренние летние просыпания. Сколько их уже было, но все не может привыкнуть Настя: еще не раскроешь глазки, а сквозь веки, как сквозь тонкие шторки – свет, и сна – как не бывало, даже если он только что – был здесь; приподнимешься на локте, оглядывая комнату, точно не узнаешь обойных мишек, замерших на стенах; заглянешь в окно, проверяя: там ли вчерашняя солнечная, волнующаяся от ветров зелень, ведь среди ее лиственной пышности задуман невидимый снизу будущий штаб будущих знаменитых шпионок. Теперь, удостоверившись в целостности оставленного вчера мира, уже можно высадиться по кроватной лестнице: будить Ксюшу.

Да не тут-то было: она, кажется, давно бродит босая где-то в квартирных закоулках – шлеп-шлеп, топ-топ, ням-ням.

Мама говорит:

– Ксюша с голоду не помрет…

Точно: стоит, босая, голопупая, посередь кухни, обкусывает добытый из шкафной середки каравай. Покусав тоже, Настя предложила развеять скуку: стали, громко пища, играть в голодные мышки: выедать каравайное нутро, и хотя есть не очень-то и хотелось, однако выели мякоти препорядочно. Каравай оставили в покое – бросились утолять жажду. Пили воду – прямо из чайника, из самого носика, пуская туда прилипшие к губам крошки: так можно еще и дудеть, точно в трубу, но если слишком сильно взбурлить оставшуюся воду, от нее запершит в детских горлышках. Пили долго, дудели, пока вся муть не поднялась с чайникового дна, и обеим не стало щипать языки. Перекусив и напившись воды, разрушительницы прошествовали в комнаты.

Раннее пробуждение родителей – событие архиважное, а также совершенно необходимое; не разбуди их: проспят все на свете, проспят изумительные июльские, такие по-уральски летучие, погоды, проспят обед, а там, глядишь, и к ужину дети получат родительского храпака. Лучшее в этом средство: прогулки по спящим родителям: много крику, но ведь и много пользы; ворочается и похрюкивает папа; покрикивает и брыкается мама; но неизменно просыпаются, а, проснувшись, умываются; а, умывшись – приглядываются к бардаку, учиненному детьми; а уж приглядевшись – задумывают страшенную взбучку. К взбучкам же: дети привыкшие; взбучками: не остановить категорического познавания мира, ибо мир пробуется только разрушением. Статичные его формы – скучны пытливому детскому взгляду, направленному в вещество исследуемой действительности. Оттого есть какая-то привычка, какая-то серьезная защита от взбучек, словно дети знают всю подноготную устроенной родителями головомойки, другую ее сторону: и встречают ее с рассеянностью, обиженно выпятив нижние губы.

Полемики

Папа с мамой – спорщики, каких свет не видывал: бывало, расспорившись, развоюются, доказывая друг другу каждый что-нибудь обратное, и тогда дети – юлами вокруг них, лезут, требуя – мира, но лишь тем самым яростных спорщиков гневя. Дети не любят родительских споров, хотя и редких, но всегда начинающихся как-то на пустом месте, нежданно, словно кто-то подкинул им в чай спорщицкого порошку, напиваются они чаю со спорщицким порошком, и больше нет на них никакого удержу: спорят и спорят.