Олег Викторов - Пришельцы

Когда Дмитрий выходил из неприметного здания, ставшего за годы занятий привычным, родным, рядом со входом плавно затормозил чёрный внедорожник, размером с малогабаритную квартиру. Из него вальяжно вылезли трое плечистых молодых людей в одинаковых чёрных костюмах и солнцезащитных очках и прошли рядом с юным боксёром, словно мимо пустого места.

Больше ни одной тренировки не состоялось. Сначала говорили что-то о болезни тренера, потом о том, что он куда-то запропастился, а потом…

К территории стадиона, со стороны Москвы-реки, примыкала нефтебаза, а перед ней – зона отчуждения, пустырь, плотно заросший кустарником, облюбованный бомжами и потихоньку превращающийся в свалку. Местность – находка для режиссёра, желающего снять фильм о конце цивилизации. Нормальный человек сюда в одиночку не сунется. Там и нашли Никиту Никитовича, лежащего ничком с торчащей из шеи арматурой, проткнувшей её насквозь. Алкоголя в крови оказалось выше крыши. Несчастный случай – отдушина для следствия: напился человек, забрёл куда не следует, споткнулся о строительный хлам, и вот результат.

У Дмитрия, разумеется, никаких доказательств причастности людей в чёрных костюмах к смерти тренера не было. Но поверить в столь нелепую кончину наставника он не мог.

«Эх, Никита Никитович, – подумалось сейчас ему, – есть на свете удары, держать которые невозможно. Не способна душа их выдержать! Вы об этом знали, да и я теперь в курсе. И вернуться из-за черты нельзя. Байки всё это!..»

…Прощание с боксом прошло вполне безболезненно. Во-первых, выпускной класс и лишнее время, уделённое учёбе, не помешает. А во-вторых… Нет, это всё-таки во-первых, в сердце его жила любовь, вытеснившая всё остальное на второй, а то и на десятый план. Два часа, раньше отводившиеся на тренировку, теперь полностью принадлежали ей. Соприкосновение, а потом и слияние двух душ, произошло практически с первой их встречи, а вот с телесным сближением оказалось сложнее. Он жаждал близости, как изголодавшийся ловелас, хотя представление об этой тонкой науке имел только теоретическое. Ведь должна любовь достигнуть совершенства, когда тела и души запоют в унисон, и наслаждение физическое даст возможность духовно войти туда, куда доступ есть лишь посвящённым. Целовались они чуть ли не до потери пульса, а вот дальше… Она останавливала его страстные, сильные, но воздушно-нежные руки на своей груди, не давая нырнуть под одежду. Он понимал, не настаивал, не торопил. А хотелось, до смерти хотелось покрыть её тело поцелуями! Всю-всю зацеловать, не оставив нетронутым ни кусочка сладкой кожи.

Однажды, в конце лета, когда родители в кои-то веки вырвались «дикарями» в Крым, он привёл её к себе домой. Поболтали ни о чём под лёгкую музыку. Губы их слились страстно, рука его наполнилась, нежнейше сдавила скрываемую лёгкой кофточкой да бюстгальтером прелесть и привычно замерла. И вдруг она сама расстегнула одну пуговку, другую и направила его ладонь туда, куда он попадал лишь в мечтах и снах. Он одурел от счастья, не мог поверить в происходящее, и всё получилось нервно, скомкано и без ожидаемого блаженства. Он не расстроился, вспомнив рассказы «бывалых» приятелей о первом разе, редко оставляющим восторженные воспоминания.

– Ты простынку не забудь застирать, – шепнула она ему на ушко, когда поздно вечером они расставались у её подъезда.

– Зачем? – не сразу понял он.

Она не удостоила ответом, снисходительно улыбнулась, мимолётно чмокнула в щёку и упорхнула домой…

«Людмила, Людмила… – горько вздохнул он, мотнув головой. Гнал нещадно от себя воспоминания, а они, хуже мух навозных, тут же слетались обратно. – Быть может, именно с тобой я был бы счастлив всю жизнь? Почему же несправедливо всё так, глупо сложилось?!»

Он достал пистолет из кобуры и внимательно осмотрел его со всех сторон, словно впервые увидел. Рукоятка удобно лежала в ладони, ствол смотрел на него чёрной, непроницаемой дырой, прячущей в себе крохотный стальной, чуть заострённый шарик, запросто прошивающий обе стенки лёгкого бронежилета. Дмитрий стрелял всегда отлично, но по людям не приходилось никогда.

«Интересно, – пришла ему в голову дурная мысль, – а в себя выстрелить легче, чем в другого человека?» Он отодвинул полу пиджака и приставил пистолет к груди туда, где продолжало ровно биться ничего не подозревающее сердце. А может, и догадывалось оно о жуткой затее своего хозяина, только отказывалось верить? Лёгким, привычным движением большой палец сдвинул предохранитель в сторону, а указательный медленно-медленно потянул спусковой крючок. Но воспоминания, рвущиеся из глубин памяти, будто птицы на волю после долгого заточения, мешали, откладывали непоправимое.