Артур Аршакуни - Мой Эдем. Стихи и проза последних лет

Смех за спиной взорвался снова.
Я обернулся невзначай —
Он разливал в мирке медовом
По кружкам чай.
(Или не чай?)

Простил подземного паяца
За мелочь – истина проста:
Перед игрой он вытер пальцы,
Снял шляпу, скрипку взял
и встал.

Терьер ирландский – нравом генерал,
А взглядами – послушник, или инок.
Он никого к себе не подпускал,
Вот ранка на ноге и загноилась.

Натер ли как-то? Стукнул на бегу
Иль в честной получил собачьей драке?
В ирландскую впечатано башку:
Все стерпят Настоящие Собаки.

И счастьем было до недавних пор
Настигнуть кошек в мартовском проступке
И гнать их с наслажденьем через двор,
Чтоб вихрем шерсть кружилась в переулке.

Твой неподкупный простодушный взор
Нас заставлял за дело приниматься.
Мы не вели фривольный разговор
И тут же прекращали целоваться.

А в хитрости ты был большой мастак,
Тихоня и аскет, приличия витрина.
Следить за всеми в тридцати местах —
Ты не терьер.
Ирландское нейтрино!

Местоблюститель дома и семьи,
Хранитель пуританского уклада,
Тебя боялись доги, черт возьми,
Неистовый мохнатый Торквемада!

В природе милосердна смерть к зверям.
Она их гонит дальше в чащу леса.
Смерть на глазах людей – позор и срам,
Собачьей жизни тягостный довесок.

Мы все терялись, люди и коты,
Под взглядом и взыскующим, и строгим.
Ты так хотел небесной чистоты,
Что первым проложил туда дорогу.

Счастливая, завидная судьба!
Ты в доме был правителем из тени.
Намордник ты считал клеймом раба
И милостиво дозволял ошейник.

Я старый скептик.
Вера – атавизм.
Но чудится, что в небесах бездонных
Скажу я тихо:
– Чарли, отзовись! —
И мокрый нос уткнется мне в ладони.

Рычит щенок на нас из-за забора.
Старается, аж пробирает дрожь.
Глаза горят!
Да, видно, очень скоро
По-дружески к нему не подойдешь.

Он даже воробьев согнал с осины,
Бесстрашный и отчаянный щенок!
И только хвостик, все еще крысиный,
На всякий случай прячет между ног.

Здравствуйте, деревья! Как делишки?
Вас в убранстве снежном не узнать:
В блестках серебра, в толпе людишек
Мчится на рысях царёва знать.

Впереди сосна с осанкой статной
Нынче, откровенно говоря,
Я царицей звать тебя не стану,
Только фавориткой у царя.

Ветер ищет в кронах себе место.
И гуашь сменила акварель.
Словно спичку чиркнули в оркестре:
Красным – скрипки, альт, виолончель.

Красные стволы, как медь органа.
Весь регистр нижний, до басов.
В час назначенный орган тот окаянный
Проревет мне страшный трубный зов.

Задник весь в берез разводах серых.
Зимний эталон белил – не вы.
Будьте же немного милосердны,
Мне мазок оставьте синевы!

Луч закатный прыгнул с черной ели,
Мне зрачок хрустальный расцветил.
Милые, спасибо!
Я к постели
Возвращаюсь бодрый, полный сил.

Сыплет снег и сыплет в круге света
Монотонной шевелящейся стеной.
Третьи сутки, в тишине глухой, без ветра,
Как образчик бесконечности дурной.

И, как всякая дурная бесконечность,
Он имеет мысленный тупик.
Бестелесное, безОбразное Нечто,
Без клешни рак, лошадь без копыт.

Что она дурная – понимаю,
Сознаю: не воду пить с лица.
«Я другой такой страны не знаю».
…Господи, он сыплет без конца!..

Вчера был сильный снегопад,
Хотелось плакать.
Зима никак не вступит в такт,
То снег, то слякоть.

Теперь же снег летит пластом
С больничной крыши
И гонит воробьев за дом,
Домовых, рыжих.

И снег – как анекдот дурной.
Молвою битый.
И рак опять туда с клешней,
Где конь с копытом.

Как учитель, строгий, резкий
На окне ребятам
Чертит страшные отрезки
Циркулем рогатым.

Тихим утром на рассвете
Ляжет под забором,
Словно сторож дядя Федя,
Пьяненький и добрый.