Александра Михневич - Пончик

Позади высился бор, сбоку росли молодые дубы.

Перейдя по мостику ручей, затем ещё один по уложенным бревнышкам, они заходили в лес. Им попадались уже пустые малинники. Смело алели мухоморы. На уровне лица колыхались метёлки и зонтики лесных трав.

Лес – такой густой, что зарядивший с утра по-осеннему нудный дождик, вымочивший их на лугу, – сюда, на лесную дорогу, сквозь сильные ветви с пышной листвой, долетал лишь отдельными каплями.

Они не торопились вернуться.

Ещё успеют переодеться в сухое.

И согреться горячим чаем с блинами на уютной веранде, внутри, как и весь дом, обшитой тёсом и покрытой прозрачным лаком – отчего и стены, и пол, и потолок получились с тёплым золотистым оттенком.

И так приятно греть пальцы о горячую чашку, сидя за деревянным столом.

И смотреть на дождь сквозь белый тюль на окне во всю стену, обрамлённом плотными тёмно-жёлтыми шторами…

В городе они будут смотреть сводки гидрометцентра, чтобы наутро одеться по погоде. А здесь – так здорово идти вот так, молча, босиком по сырой прохладной дороге, закатав штанины и накинув на голову капюшон старой отцовской штормовки, наспех надетой на летнюю майку.

Пахло влажной землёй, грибами, сырой пыльцой, мокрой корой, свежей холодной зеленью… И ещё чем-то таким, что – ни свет, ни заря – вытаскивает цивилизованных людей из тёплой постели. И заставляет бродить по лесу – вымокших, но ощущающих вкус к жизни.

В этот день с утра сияло солнце.

Ближайшие дни обещали быть жаркими – прощальный привет уходящего лета.

Выйдя за ворота небольшого дачного поселка, компания направилась налево, по просёлочной дороге вдоль реки.

Здесь тоже росли сосны, только совсем маленькие, зато пушистые.

– Это молодняк, – сказал папа, – на участке тоже посадил таких пять или шесть.

– А, это вот те квёлые былинки, что из земли торчат, – съехидничала она.

– Это одна пока медленно растёт, а остальные уже побольше, – объяснил отец. – А то грядки надоели. Фрукты-овощи проще на рынке или у бабулек покупать, чем всё лето ковыряться.

На дорогу из холодной росистой травы выползла погреться малюсенькая змейка, рядом вытянулась ещё одна.

Цапля! Вон, на том берегу!

На торчащей из воды коряге стояла серая цапля и вглядывалась в гладкую с тёмным тяжелым блеском воду.

А вода стремительно и в то же время неподвижно проносилась мимо.

Ещё одна цапля замерла поодаль, на одиноком бревне. И ещё одна голенастая птица вышагивала по бледному песку утреннего бережка, не спрятанного под нависающими над водой тёмно-зелёными ветвями.

И вон ещё цапля в небе.

Надо же, сколько их! Правда, все на том берегу.

Тот берег пологий, местами заболоченный, заросший высокой травой до самой воды. А на этой стороне, кроме ёжиков с кузнечиками, только аисты живут, на соседской крыше. И ещё на одной крыше, через два дома.

Она вспомнила про приплывавшую с той стороны молоденькую косулю.

– Да, и сейчас приплывает, изредка, – ответил отец. – По-видимому, здесь её приручили и подкармливают, охотники или из местных.

Они миновали спрятанную под деревом обшарпанную легковушку: на том берегу, за цаплями, ниже по течению, стояли в воде три рыбака. Все в здоровенных рыбацких сапогах, на расстоянии друг от друга. Такие же бесшумные и неподвижные, как их лежащие на струганных рогульках удочки.

Пончик и Байкал ускакали вниз по песку обрывистого склона – побегать по кромке воды. Следом за ними исчезла мама: на этом берегу, внизу, тоже сидел рыбак, местный дед из деревни. Мама вынырнула на дорогу вместе с собаками, делая им на ходу внушение громким свистящим шёпотом, что мешать рыбакам нехорошо.

Собаки внимательно выслушали, покрутили ушами и умчались поднимать из травы стайки диких уток.

Дальше дорога раздваивалась.

Они пошли по левой половине, уводившей от реки.

– Видишь за развилкой три дерева? Большие такие. Это старинные дубы.

Никто не знает, сколько им лет. Может, они ещё Наполеона видели. А, может, и ещё старше. В Беловежской Пуще – знаешь, да? – полно дубов по пятьсот-шестьсот лет!.. Когда обратно пойдём, можешь посмотреть, – сказал ей отец. – Там кое-что есть.

– А что там такое? – спросила она.

– Дупло!

– Дупло?..

– Да. И неизвестно, кто его проделал. Оно обращено к реке – то есть, скрыто от дороги, от посторонних глаз, – подначивал её папа.

– И что, там водятся лешие? – усмехнулась она.

– И лешие тоже, – ответил папа, нагнетая торжественную загадочность. – Старые дупла обычно скрывают старые тайны! Как у Честертона в том рассказе…