Елена Солнцева - Для имени твоего

«Mortes, mortes, mortes…» – повторяли друг за другом епископы, члены судебного суда под неморгающим взором папы Климента. Уже никто не искал проблесков пощады для воспрянувших стариков в его глазах. Глава Ватикана не был здесь главным. Он был слугой. Даже не слугой, а рабом обстоятельств. Он и называться-то теперь главой Ватикана не мог, так как пути его зависимости от короля поселили папу Климента во Франции у резиденции короля. И если раньше Ватикан правил христианским миром, то теперь, если папой правил король, то управлять паствой было суждено в те времена марионетке. И это слово «казнь», которое уже обжигало собравшихся свидетелей исторического суда, громко и утвердительно отрезало все сомнения и в добродетели короля. Узников, в ожидании приговора закрытых в клетях-повозках, сразу же увезли в их тюремную обитель для ожидания исполнения приговора. Хлипкий мостик надежды на справедливость в этой жизни для Великого магистра и его верного друга аббата был уничтожен обжигающим «mortes».

Казнь была назначена для исполнения в этот же день и должна была состояться вечером. Приготовление не заставило себя ждать. Место было выбрано на Камышовом острове, который находился недалеко от королевского дворца. Хорошо было видно место казни из окон галерей, по которым вечером любил прохаживаться Филипп. И вот, когда плотники перестали стучать топорами, и без того влажный хворост, привезенный из близлежащего леса, после разложения его на месте казни был полит водой из реки, была дана команда «везти». Все было готово для исторической миссии палачей.

Из четырех руководителей ордена, которым с утра был устроен публичный суд, эта казнь предназначалась для двоих – Жака де Моле и приора Нормандии. Двое же других, когда голос несправедливых обвинений так и не просветлил их замученный семилетними испытаниями ум, предпочли непротивление злу своим бессилием и успокоение тихому угасанию – пожизненному заключению.

И вот их уже везут, этих возмутителей судопроизводства и судоисполнения. Взбудораженный утренним вызовом христианскому миропорядку народ заполнил всю территорию вокруг Камышового острова, чтобы посмотреть на вошедших в двойную ересь бывших тамплиеров. Зрители разместились и в галерее королевского дворца.

В сопровождении большого количества стражников осужденные на казнь проделывали свой последний путь к эшафоту под одиночные оскорбительные выкрики скорее всего специально внедренных провокаторов. Жак де Моле и его соратник во время своего скорбного пути слышали, не обращая внимание на одиночную брань, лишь мирские звуки – где-то пролаяла собака, потом проехали мимо плачущего ребенка, а вот всплески воды, переправа ждет. Вот и переправились. Вот она, страна мертвых. Вот финал. Вот точка. И что, так никто и не поймет, что же произошло? Никто никогда и не задумается над всей этой историей? Их связали, двух товарищей по своей трагической судьбе, спина к спине. Они не видели, что в одном окне галереи королевского дворца взмахнули белым платком. Они не видели этого, но почувствовали, что королевская месть была приведена в исполнение. Mettre a morte – предание смерти началось. Мокрый хворост разгорался медленно, накручивая тяжелые клубы дыма вокруг Великого магистра и его соратника приора Нормандии. Складывалось впечатление, что наблюдающие из галереи хотели продлить себе ощущение победы над бывшими соперниками на великость. Осознать это историческое действо могли и предаваемые на муки смерти бывшие тамплиеры.

И вот, когда пламя, потрескивая, все же сумело подобраться к ногам обреченных, и когда стало понятно, что еще немного и огонь уже своими языками пламени подберется к человеческим телам, вот в этот момент Великий магистр ордена тамплиеров понял, что настал его час. Собрав все свои силы, подкрепленные самой могучей опорой в мире – верой, а именно верой в высшего судию, он выкрикнул в небо: «Я, Великий магистр ордена тамплиеров, отрекаюсь перед Господом Богом во всем том, в чем оговорил себя под пытками. Не виновны и братья мои по духу и по делам праведным. Все мы, рыцари ордена Храма, служили лишь для одного – для прославления имени Господа в мире». Эти слова магистр произнес так мощно, что, казалось, небо сейчас разверзнется и с него глас Божий ответит христианскому сыну. Но небо не разверзлось, а наоборот, сгустилось тучами еще большим мраком над землей. У всех, кто присутствовал на этом страшном зрелище, не одна мурашка пробежала по телу. Даже коронованная особа, наместник на земле вселенской власти, передернула плечами. И рука эта, ведомая, как считалось, Божьим помыслом, еще раз взмахнула своим белым с вензелями FIV платком, дабы mettre a morte быстрее превратилось в executer. Первый весенний гром своими раскатами подтолкнул было вошедших в оцепенение палачей подбросить в медленно разгоравшийся огонь несколько охапок сухого хвороста. А то уж совсем переусердствовали в приготовлении для «медленного сожжения», слишком уж влажный был хворост. Да и небо забеспокоилось и стало жалостливо к Великому магистру, пошел дождь. Действовать надо было без промедления. И не только палачи, но и все стражники стали быстро подкладывать в эту адову печь заранее припасенный сухой валежник. Борьба воды и огня закончилась победой последнего. Огонь, получив новые силы, стал стремительно поднимать свои угрожающие языки пламени над смертниками. Король удовлетворительно вздохнул, хотя это могли заметить только самые близкие приближенные. И что уж тут смотреть далее, уже не видно тел сопротивляющихся. Дело сделано. Последнее препятствие в упрочение великости короля было устранено. Король еще раз бросил взгляд в сторону места казни. Пламя костра поднималось высоко, освещая своим заревом не только Камышовый остров, но и всю близлежащую территорию вокруг него. Париж не спал. Народ внимал нравоучительный христианский урок. «Finita», – с этой мыслью король собирался покинуть галерею, но… Из горнила пылающего огненного столба Филипп услышал голос Великого магистра: «Я, Жак де Моле, проклинаю тебя, король Филипп, тебя, папа Климент, и тебя, Гийом де Ногаре, обещаю вам, что встретимся через год». Саркастическая улыбка блеснула на лице монарха. И во всеуслышание для своей свиты король произнес: «Finita» – и быстрым шагом поспешил покинуть это место, чтобы забыть эту историю навсегда. Он был довольно таки молод, полон сил и здоровья. А еще он был полон вселенских амбиций. Франция казалась ему уже тесной. Он же теперь один великий, и великие завоевания в его жизненные планы входили. По окончании семилетнего процесса над тамплиерами он стал еще и богат. Богатство породит могущество. Могущество возродит славу французских королей. А еще он был красив. И хотел бы остаться в истории как Филипп IV Красивый. Так что ему до бредовых слов казненного. Путь его только вперед.