Ирина Фургал - Третий сын. Роман ВОЗВРАЩЕНИЕ СОЛНЦА. Часть III

Потом, остыв, я сообразил, что Хрот – последний ребёнок в семейке злобных Корков. Может, с его появлением у папочки и мамочки слегка пробудились родительские инстинкты, и на него не так давили? Что требуют отцы, подобные Корку, от первенцев? Чтобы они были копией их самих. Другими они быть не имеют права. Других не любят.

Кохи был другим, но это только – только начало проявляться сквозь скорлупу, в которую несчастный юноша упрятал свою сущность. Он настолько был другим, что я понял: он бы неминуемо погиб в этой семье. Он или покончил бы с собой или допился бы до несчастного случая. Или уже лежал бы в земле, если б не Чикикука.

Кохи по – настоящему начал мне нравиться. В нём было благородство и мягкая доброта. К нему липли все животные от Натиного котёнка, которого она взяла с собой, до собак и лошадей на пристанях. Он стал часто смеяться, из его глаз ушла настороженность, его потянуло на розыгрыши, он напрочь забыл, что обязан ненавидеть анчу, и очень подружился с Рики. Хрот, наш будущий великий учёный, всё теребил какие – то книжки и что—то писал. И если он не мог найти нужный оборот, то обращался к Кохи. Тот поднимал глаза к небу и тут же выдавал искомую фразу. Старший из Коркиных детей знал наизусть… Легче сказать, чего он не знал из наших великих и не очень великих поэтов. Если бы он захотел, мог бы беседовать цитатами, и всегда помнил, кто из авторов это сказал, в которой из книг посмотреть, и даже, в какой главе. Предпочтения Кохи были как на ладони: комедии и всё смешное. Наверное, это защита его организма от кошмара домашнего очага.

Ната сказала мне, что пьеса «Запретная гавань», которую мы с ней трижды с восторгом смотрели в Овальном театре, написана Кохи. Это под большим секретом сообщила ей Мадинка. Я не поверил. Да как это может быть, чтобы Кохину писанину поставили в самом главном театре? Нет популярней постановки в этом сезоне! Да что это за драматург такой, Кохи Корк?

– Ерунда! На афише напечатано «автор неизвестен», – привёл я доказательство его непричастности к пьесе.

– В том – то и дело. Откуда он будет известен, если Кохи тайно подбросил рукопись на стол директора? Он не подписался.

– Но Ната! Пьеса ужасно смешная. Ужасно добрая. Ты вспомни, как мы хохотали, ты упала со скамьи! А Кохи в ту пору всё время рычал и дрался. Думаешь, он способен такое создать?

– Теперь ты понимаешь, почему Кохи не подписался?

Ну да. Папочка придушил бы сынка за бумагомарательство, даже если бы пьеса называлась «Смерть анчу», а главного злодея звали бы Миче.

Кохи с каждым днём изумлял меня всё больше. Порой он, как сейчас, становился странным, случайно затронув тяжёлые воспоминания, порой вздрагивал и вжимал голову в плечи от резких звуков, и оставался вспыльчивым, как истинный Корк, но воля очень сильно, очень быстро изменила его, и стал наш Кохи в моём воображении похожим на шустрый и горячий солнечный зайчик. Он тоже что—то писал, но первое время не на виду, как Хрот, а затаившись в каюте. Я делал вид, что не знаю.

И стоит ещё сказать об Ане, дочери безголовых родителей, чья судьба сильно напоминала судьбу Кохи. Она тоже становилась нормальным человеком, но не так быстро, как Корк. Всё-таки, характеры у них разные. Она наслаждалась общением, стала шутить, но всё ещё была не уверена в себе. Лёка был полон понимания и терпения. По вечерам, сев возле лампы, они продолжали обсуждать проблемы кройки и шитья, с чего, как вы помните, и началось их знакомство. Малёчек по призванию художник, но ремесло родителей ему тоже очень нравится. Я же говорил: родственные души потянутся друг к другу, а настоящая любовь – это здорово.

Мадинка обзавелась большими стоячими пяльцами и в свободное время вышивала картины, подобных которым я в жизни не видывал. Она делала это быстро, раз—раз – и готово, потому что ткань сразу брала цветную и фактурную, а стежки делала не тоненькими нитками, а толстыми шерстяными нитями или даже узенькими ленточками. Вы слыхали о таком? Мадинка не заглядывала ни в какие рисунки, она придумывала их сама. И у неё получались берега Някки в разное время суток, букеты в вазах, сады, полные цветов, смеющиеся мордашки в окружении веток. Малёк время от времени отрывался от мольберта и подсказывал ей что-нибудь насчёт перспективы или светотени. Лала, когда ей в голову приходила небывалая мысль посидеть тихо, проделывала этот невозможный трюк с пяльцами возле нашей Корочки.

Я опасался, что вот—вот увижу с пяльцами и Чудилу, он прямо не отходил от Мадинки. Я спросил, сколько они знакомы, и услышал ответ, что сами не знают. Где—то в детстве познакомились. Я высказал предположение, что за это время можно с ума сойти от понимания того, что вместе им не быть. На это они только вздохнули. И сказали: