Дмитрий Ефремов - Полёт японского журавля. Я русский

Изаму ушёл в себя, вспоминая, как их учили колоть штыком соломенное чучело, очень похожее своими приклеенными белыми усами на того солдата, который пилил бревно с Синтаро. – У нас не было выбора, господин офицер.

– Товарищ майор. Так у нас принято, а господ у нас давно уже нет. Конечно, вы можете подумать, что отбудете наказание и вернётесь домой в Японию. Но дело в том, что вы со своим другом для японских властей не просто солдаты, попавшие в плен, а дезертиры, вы бросили своих товарищей. В их глазах вы оба предатели, и за это вас по головке не погладят на родине. Неужели вы думаете, что ваше бегство, по сути, с поля боя, сойдёт вам с рук? Раньше, таким как вы, рубили головы, мы же можем предложить вам работу. Конечно, пилить дрова у нас есть кому, для начала мы внедрим вас в группу ваших солдат, и вы будете сообщать нам о том, что думают военнопленные, что говорят, может, среди них есть те, кто совершал преступления против мирного населения. Нам нужны осведомители, и вы очень для этого подходите. Ну а потом жизнь покажет. Ну, так как? Согласны?

– Если вы хотите, чтобы я стал вынюхивать чужие мысли, то зря теряете время. Я не буду подслушивать разговоры военнопленных, даже если мне и досталось от них. Но я хочу поговорить с моим другом, я не могу один принять решение.

Офицер сухо кивнул и подозвал охранника.

– Пусть меня лучше расстреляют, я не стану доносить на своих, – сказал Синтаро, когда они с Изаму укладывали наколотые поленья в длинную высокую стену.

– Русский офицер сказал, что нам грозит пять лет трудовых работ в лагере. Пять лет, Синтаро, пять лет. Мне раньше говорили, что русские зимы очень суровые, мы здесь замерзнем, Синтаро.

– Ничего неизвестно, Изаму, ты не можешь знать наперёд. Мы должны держаться. Ты же видишь, что нас оставили в живых. Посмотри, нас совсем не охраняют, даже работу доверили. Значит, мы им нужны.

– Это ненадолго. С предателями всегда так, Синтаро. Сначала их запугивают, потом обещают сытую жизнь, а после, когда они сломаются, с ними вежливы. А когда дело сделано, то их в расход пускают. Я знаю, что говорю. Если мы согласимся на сотрудничество, то когда-нибудь мы станем неинтересны им. И тогда нас пустят в расход. Надеюсь, что в этот раз ты не станешь делать шаг вперёд Синтаро. Ведь так?

– Так, Изаму. Я, как и ты. Всё равно, это лучше, чем плыть на барже, где воняет гниющими телами. Я сегодня пилил дерево, это совсем не трудно, Изаму. Пусть мы пять лет будем пилить деревья, но зато мы будем знать, что через пять лет нас освободят. У русских есть законы, нас не могут просто так, как собак застрелить.

– Что ты знаешь? Мы ничего ещё не видели, Синтаро. Ты забыл как нас встретили в камере? Нам придётся пять лет жить с заключёнными. Ладно, будь что будет. Куда ты, туда и я.

Утром их снова допросили, офицер был сух и немногословен. В присутствии ещё трёх военных и одного гражданского, держа в руках лист бумаги, он объявил им о наказании, которое они обязаны понести за то, что перешли границу. Им, как солдатам, положено быть среди других японских военнопленных в отдельном лагере, но поскольку они являются дезертирами, и в Японии их ждёт суровое наказание, их направляют в лагерь, где трудятся советские граждане. Услышав приговор, Изаму не выдержал и заплакал. Потом их постригли на лысо, сфотографировали и сняли отпечатки пальцев. После этого выдали сухой паёк в дорогу, куда входила булка хлеба, две банки рыбных консервов, и несколько кусочков сахара. В тот же день их погрузили в крытую машину, где находилось ещё несколько человек, в том числе и женщина, и в сопровождении двух солдат повезли в неизвестность. Вокруг сидели люди, непонятные и непохожие на них, но никто не плакал, и ни у кого не было страха на лицах.

– Мы выдержим, Изаму, мы обязательно выживем, – всё время твердил Синтаро, всматриваясь в убегающую даль. Их долго везли в машине, в глухой будке с маленьким зарешёченным оконцем было душно и очень укачивало. Людей, набитых в неё, словно рыбу в мешок, часто тошнило, в дороге их лишь однажды выпустили на воздух справить нужду, а потом дали несколько минут чтобы поесть.

Когда они прибыли на место, небосвод уже был окрашен тяжёлыми розовыми тонами. Озираясь по сторонам, они вышли из машины, вокруг стояли солдаты с автоматами и собаками, ворота, через которые их завезли в лагерь, закрылись. Их построили и пересчитали, потом стали делить на группы, и уводить в глубину необъятной территории, где ровными рядами тянулись невысокие бараки. Люди растеряно оглядывались, словно прощались. Синтаро подумал, что даже такой короткий путь делает совершенно незнакомых людей близкими. Он понимал, что сближало горе и неизвестность.