Дмитрий Ефремов - Полёт японского журавля. Я русский

Их поместили в большой барак, в нём было холодно, с моря дул порывистый ветер, который, казалось, продувал его насквозь. Стёкла в небольших зарешёченных окнах под самой крышей, тряслись от порывов ветра, и от того, что изнутри и снаружи они были покрыты слоем грязи и пыли, окна почти не пропускали солнечного света. Барак состоял из двух половин – мужской и женской, разделённых дощатой перегородкой. Всем осуждённым категорически запрещалось заходить в чужую половину. Оба эти помещения, узкие и длинные, выходили в большой холодный тамбур, к которому примыкали складские помещения, кочегарка, умывальник, а так же уборные. Ещё одна уборная, которой можно было пользоваться только в ночное время, находилась в спальном помещении, а само оно на ночь запиралось. В тамбуре, несмотря на холод, почему-то, всегда толпился народ. Из барака никуда не выпускали, заключённые всё время прибывали, других увозили. Таким был пересыльный пункт, как выражались сами заключённые, «транзитка». Кормили два раза в день, у каждого из заключённых была своя посуда. Изаму и Синтаро выдали на двоих одну железную миску, кружку и две ложки. Кроме баланды, раз в день в барак прикатывали деревянную бочку с селёдкой, и вместе с хлебом, выдавали каждому по одной; после солёной рыбы всегда хотелось пить, селёдка не всегда была свежей, отчего у многих случались отравления. Однако Изаму поедал ее с удовольствием, но страдал от того, что не мог после еды нормально помыть руки. Для питья в центре тамбура стояла деревянная бочка, воду из которой надо было черпать ковшом. Спали по очереди на деревянных настилах – нарах, которые тянулись в три яруса вдоль всего барака. Когда одни спали, другие стояли рядом и караулили, чтобы сразу занять освободившееся место.

Все вещи, которыми им удалось разжиться, хранились в вещмешке, там была посуда, мыло, полотенце, иголка с нитками, рукавицы. Без этого мешка пришлось бы туго. Из-за холода, ходить в бараке приходилось в телогрейках, шапки снимали только когда умывались. Каждое утро и вечер их выстраивали вдоль узкого прохода и проверяли, сверяя всех по списку. В числе проверяющих был и медработник, который по своему усмотрению слушал лёгкие в особый прибор, заставляя того или иного заключённого задирать куртку и глубоко дышать, заглядывал в зрачки, смотрел у кого есть вши или чесотка. Тех, у кого была чесотка, сразу изолировали в специальный корпус.

В бараке они быстро привыкли к языку, особенно Синтаро, через месяц он уже мог сносно объясняться с другими заключёнными. Когда кого-то увозили, Синтаро думал: ну вот, сегодня и их увезут, это точно. Но проходил день, потом другой, и так тянулись дни, которым они потеряли счёт. Это было хуже всего – чего-то ждать. Иногда их забирали на работы в порт разгружать баржи. Там их кормили из полевой кухни горячей кашей. В порту было холодно, но свежий колючий ветер и работа снимали тоску и заставляли бороться за жизнь. Большинство тех, кто находился рядом, оказавшись вне барака, преображались: люди забывали о положении, в котором оказались: о несправедливости и безысходности, они помогали друг другу, жили и радовались каждому мгновению. Когда друзья возвращались в барак обессиленными и голодными, то, к своему удивлению, видели, как знакомые радушно встречали их, хлопали по плечам и что-то рассказывали, никто не трогал их вещей, и не занимал места. Незаметно друзья стали привыкать к новой обстановке, Изаму всё время был в компаниях, находя себе каждый день новых друзей, он с удовольствием играл в домино, карты, хотя, эта игра была почему-то запрещена. Синтаро больше наблюдал со стороны, ему очень нравилось, когда кто-то играл на музыкальных инструментах, оказалось, что среди заключённых было много музыкантов. Синтаро даже удивился тому, что русский народ так любит музыку. Когда звучала гармонь или балалайка, то вокруг сразу собирался народ, люди оживали, глаза их наполнялись светом, они подпевали, а иногда даже плясали. Однажды и Синтаро завлекли в танец. Его втянула в круг немолодая женщина с приятным и открытым лицом. Они захватывали колечками рук друг друга и кружили, всё время меняя направление вращения. Люди вокруг смеялись и хлопали в ладоши, кто-то весело подсвистывал. Танец показался Синтаро смешным и нелепым, но после него было тепло и весело на душе. Хозяин гармони, его звали Сашка, молодой симпатичный парень, показал, как надо играть, и к вечеру Синтаро уже тянул меха старинной русской гармошки, освоив простую мелодию.