Вероника Тутенко - Ген саламандры

Голос звонившей становился все более и более возмущенным.

– И знаете, что было дальше?

– Они пили пиво на брудершафт на Дне рождения Руслана?

– Пиво они пили потом… А за несколько дней до того этот его новый дружок позвонил сказать, что у него умерла бабушка, а заодно попросил денег взаймы.

А уже потом были День рождения и пиво на брудершафт, – гневно продолжала женщина, – после чего этот гаденыш исчез, а через неделю сказал, что в тот день они с другом просто шутили с девчонками, а теперь одна из них обвиняет этого Руслана в изнасиловании. А он, хоть и был пьян (а напоил его, значит, получается, мой Андрей), но точно помнит, что ничего такого не было. Но девица будто бы та еще, требует денег и немалых за то, чтобы не подавать в суд за изнасилование, которого не было.

– Подождите… подождите… Невозможно просто так взять и обвинить человека в изнасиловании. Проводится медицинская экспертиза. И если не обнаружится спермы этого парня, то он уже может подать на эту девушку за клевету. Как может Андрей Алексеевич об этом не знать?

– В том-то и дело ! – вскричала Анастасия Сергеевна. – Этот Руслан как будто зазомбировал Андрея Алексеевича. Это оборотень какой-то! Хамелеон. Потом он сказал, что ему срочно нужны деньги, чтобы замять это дело. А потом снова пришел за деньгами. Сказал, что нужны еще деньги, чтобы уехать в другой город, устроиться на новом месте, но никуда, конечно, не уехал. А пришел

пришел после того избиения к Андрею Алексеевичу и сказал: «Я буду жить у тебя»…

– После какого избиения?

– Это уже другая история, – вздохнула женщина. – У вас есть время?

5

Женщин Тюпиков боялся, а из спиртного уважал только пиво, и то – с проверенными друзьями, такими как Андрей Алексеевич, и если есть достойный повод.

Повод имелся. Едва ли можно найти лучше для поэта, чем выход новой книги стихов, которые, правда, мало кто понимал и редко кто изъявлял желание добровольно слушать. Кроме Андрея Алексеевича.

– Не люблю я все эти презентации, – рассуждал Тюпиков в пабе. – Шум, гам, орава графоманов… Плохие стихи, как плохие цветы, сорняки, вытесняют с поля живое слово. Я бы их безжалостно выпалывал. Хотя если взять во внимание, что василек тоже сорняк…

– Я тоже люблю васильки… – согласился с другом Андрей Алексеевич.

– У меня и стихотворение есть, – обрадовался Тюпиков. – Во ржи синеют васильки, как будто небу шлют привет. Они от солнца далеки. Но и от них исходит свет. Я этой синью, друг мой, пьян. Она пьянее, чем вино. Брожу во ржи я, хулиган. И синь со мною заодно.

– На Есенина уж очень похоже, – ответил Андрей Алексеевич на молчаливое «ну как?», и, заметив четче обозначившиеся бороздки на переносице друга, торопливо добавил:

– Люблю Есенина, душевные стихи. Прочитаешь, как с другом поговоришь…

– Чем же они, интересно, похожи?

– Я не силен в поэзии, но когда слышу стихи со словами «синь» и «хулиган», сразу Есенина вспоминаю. «Не видать конца и края – Только синь сосет глаза», «Плюйся, ветер, охапками листьев. Я такой же, как ты, хулиган», – продекламировал, подчеркнуто жестикулируя, профессор.

– Что же теперь, скажешь, никому, кроме Есенина, не употреблять в стихах эти слова?

– Я не силен в поэзии, – повторил Андрей Алексеевич.

Друга обижать он совершенно не хотел, но понял, что чем-то задел невзначай.

– Вот и наши, в Союзе писателей, – открылась причина , – говорят, мол, подражаешь Есенину, сколько они с Бродским поэтов перепортили… Но ведь, если так разобраться, и Есенин – продолжатель традиций Клюева. Почему же не может быть продолжателей традиций Есенина и Бродского?

– Могут, конечно, – сделал глоток пенистого Андрей Алексеевич. – Но пусть лучше будут продолжатели традиций Тюпикова. Давай и выпьем за это!

Тюпиков гневно уставился на друга:

– Почему-то каждый думает, что разбирается в поэзии и может указывать поэту, о чем и как писать.

– Толь, не кипятись…

Без толку.

Тюпиков пьяно сверкал глазами.

Выпив даже стакан пива, поэт становился совершенно невменяемым.

– Ты хоть знаешь, что по статистике только один процент людей на земле знают толк в поэзии? Только вдумайся! Один процент!

Андрей Анатольевич вздохнул. Он совершенно не претендовал входить в один процент тонких ценителей изящного, ему вполне хватало психиатрии.

– Зачем тогда ты вообще спрашиваешь мое мнение о поэзии?

– Зачем? – развел руками Тюпиков. – В самом деле, зачем? – и, ударив наполовину пустым стаканом по столу, покачиваясь, выпрямился во весь рост. – Между подражательством и традициями большая, можно сказать, огрооомная, – поднял руку ладонью вверх Тюпиков, как вождь коммунизма, зовущий народ к светлому будущему, – разница!