Николай Черкашин - Студеный флот

Во всех домах, стоявших окнами к Екатерининской гавани, вылетели стекла. Длинный лодочный баллон ВВД, словно авиабомба, пробил крышу Циркульного дома, влетел в чью-то кухню и застрял в потолке. Яростный свист двухсотатмосферного воздуха разорвал ушные перепонки жене эскадренного финансиста.

Абатуров был тогда лейтенантом. Он шел к шестому причалу, чтобы одолжить у минера с Б-31, у своего однокашника, червонец до «дня пехоты». Взрывная волна, прокатившись по причальному фронту, подняла его в воздух – он и сейчас помнит это странное ощущение жутковатого восторга, с каким летел он – спиной вперед – над дощатым настилом, как трепыхались полы шинели, словно черные крылья, как счастливо ухнул не на бетон и не на железо – в воду гавани.

Тело друга вырезали потом автогеном из завернувшегося в рулон стального листа…

Капитан-лейтенант Симбирцев же проходил курсантскую стажировку на злополучной «Букашке» и тоже помнил то жуткое утро. За час до взрыва доктор, завстолом кают-компании, послал его в город закупать чеснок в «Овощах и фруктах». Стекло витрины вышибло сразу – оно распласталось у ног курсанта и разлетелось на тысячу осколков.

Тогда они были спасительно далеко от эпицентра. Сейчас огненный вулкан должен был вздыбиться у них под ногами. Жизнь не пронеслась перед глазами, как это случается с погибающими. У них не было на это времени. Жалких мгновений, отпущенных им до взрыва, едва хватало на то, чтобы перед глазами каждого встало его последнее утро…

За пять минут до «Повестки» Симбирцев третий раз за ночь заставил Галину исторгнуть сладостный стон любовного изнеможения. И тут эскадренный горнист завел над гаванью печально-тягучую песню «Повестки» – сигнала, возвещающего, что до подъема флага осталось четверть часа. Симбирцев вскочил на ледяной пол, в мгновение ока натянул тельник, брюки, ботинки… Старпом ни при каких обстоятельствах не имеет права опаздывать на подъем флага.

– Уходишь? – истомленным голосом спросила она. Вместо ответа он нежно вытер любовную испарину с ее неостывших ягодиц.

– Опять на полгода? Господи!.. – Галина, чужая жена, впрочем, теперь уже не чужая, а бывшая жена штурмана с плавбазы, оперлась на локоть, наблюдая сверхскоростные сборы возлюбленного. Надеть китель она ему не дала – потянула со стула за рукав, прижала к лицу.

– Оставь мне хоть китель. Он тобой пахнет!

– Лодкой он пахнет, – усмехнулся Симбирцев. – Соляром, этинолем, суриком…

– Оставь! – Она свернула китель в куклу и положила под бок. – С ним буду спать.

Старпом посмотрел на часы – до построения экипажа оставалось десять минут.

– Забирай! – Он натянул шинель на тельняшку, прикрыв голый ворот черным шарфом. – Дай только документы выну.

– Может быть, я успею яичницу приготовить?

– Не успеешь.

Симбирцев достал из холодильника сырое яйцо, надбил его и, крякнув от омерзения, выпил залпом. Завтрак занял пятнадцать секунд. Поцеловал на прощание руку:

– Не поминай лихом!

– С богом!

– Может, еще выход отменят, – неуверенно пообещал Симбирцев и обвально ринулся по лестнице, сбегая с пятого этажа. Прихрамывая на ногу, вывихнутую в любовном поединке, он вышел к экипажному строю.

– Смирно!

Дежурный по кораблю лейтенант Весляров рубил шаг ему навстречу. Командира еще не было.

Успел-таки! Лучше бы не успел…

Новый зам четыреста десятой капитан-лейтенант Башилов проснулся от холода. «Золотая вошь» – офицерская общага, устроенная в срубе бывшей норвежской кирхи, – даже в самые лютые морозы отапливалась лишь жаром молодых тел, иногда подогретых лодочным спиртом. К утру замерзала в тюбиках зубная паста, поэтому утро в башиловской комнатке-четырехместке начиналось с того, что кто-нибудь (по графику), пока остальные дрыхли под заиндевелыми шинелями, наброшенными поверх одеял, поджигал на ледяном полу газету и орал:

– Подъем!

Пока пламя пожирало «Красную звезду», они успевали одеться, дорожа каждой секундой недолгого тепла. В этот раз Башилов замешкался: в шкафу не оказалось брюк. Новеньких черных брюк, в кои-то веки сшитых на заказ, к тому же у лучшей брючницы военторговского ателье.

– Старик, я забыл тебе сказать, – заметил растерянность соседа штурман со сто пятой. – Робик Туманян прожег вчера свои клеша кислотой и надел по экстренному сбору твои. Не бери в голову. Вернется – отдаст.

– А когда он вернется?

– Да у них короткая автономка. Всего шесть месяцев. Под Фареры елозить пошли…