Николай Черкашин - Студеный флот

Контр-адмирал Шелфорд полжизни извел на изучение флота вероятного противника – ВМФ СССР. Он знал о нем все, что только может знать профессионал-разведчик, на которого работали космическая эскадра разведспутников и мощнейший банк компьютерной памяти, куда стекались сведения от резидентов внешней разведки и военно-морских атташе в странах Варшавского блока, донесения капитанов торговых судов и показания советских невозвращенцев, данные из центров радио- и гидроакустической разведки, прогнозы аналитиков-политологов и выкладки военных географов, наконец, предсказания астрологов, определявших с помощью звезд и небесных сил, в каких районах Мирового океана следует искать советские подводные лодки. Но Шелфорд не смог бы сказать президенту «да» или «нет», задай тот ему в критическую минуту беспощадно прямой вопрос: «Мы сможем победить русских на море?» И если бы у президента оставалось еще три минуты свободного времени, он смог бы рассказать ему эпизод времен его командирской младости.

Он, Шелфорд, тогда еще тридцатилетний командир, выпроваживал из Средиземного моря русскую подводную лодку класса «Фокстрот». Это была первая добыча его новехонького фрегата. Он обнаружил «Фокстрот» на глубине ста метров в Балеарском море, трое суток гонял под водой и на четвертые дождался вынужденного всплытия: на дизельной субмарине кончился запас «регенерации» – консервированного химического кислорода. В полутора кабельтовых по правому борту фрегата вдруг взбурлила безмятежная синь безмятежного лазурного моря, и на поверхность вынырнула ободранная черная, в алых прорехах «подкожного» сурика змееголовая рыбина. Она была прекрасна, эта его первая добыча! Загнанная подводная хищница, столь разительно походившая на морское чудище, несла в своих носовых торпедных аппаратах четыре ядерные торпеды, каждая из которых могла стереть такой город, как Марсель или Неаполь, похлеще Везувия.

На мостик выбрался русский командир в черном ватнике и почему-то белой, несмотря на декабрь, летней фуражке. Он расстегнул ширинку, помочился в сторону фрегата, затем отдал приказания, и подводная лодка двинулась малым ходом в режиме «винт-зарядка» в сторону Гибралтара. Пролив, забитый донельзя сухогрузами, лайнерами, танкерами, балкерами, контейнеровозами, они проходили в новогоднюю ночь. Шелфорд хорошо видел в бинокль, как русский командир поднял перископ с привязанным к нему матросом с гармонью и тот рванул меха, огласив акваторию разудалой песнью. Отчаянно звончатые переборы и обрывки лихой песни метались меж Геркулесовых столбов, меж берегов Европы и Африки. То ли Новый год отмечали русские, то ли радовались возвращению домой, то ли просто так дурачились назло своему американскому конвоиру… На траверзе мыса Сан-Висенте гармонь стихла, и «Фокстрот» неожиданно ушел под воду. Больше коммандер Шелфорд его ни разу не увидел и не услышал, как ни напрягал он свою гидроакустическую электронику. Субмарина исчезла, растворилась в бездонных глубинах бескрайней Атлантики. Только потом, спустя месяц, узнал он в родном Норфолке, что русский командир, застопорив под водой все шумящие механизмы, дал подводному течению втянуть свою субмарину в устье пролива, а там, пристроившись под днище панамского супертанкера, вернулся в Средиземное море, откуда его выставил фрегат Шелфорда.

Самое страшное в русских – это непредсказуемость.

Всякий раз, когда он думал о советском ВМФ в целом, он представлял себе именно этот «Фокстрот» и его забубенного командира в черном лагерном ватнике и мятой белой фуражке. И эта выходка с маркировкой причала – в его духе (конечно же, он давно на пенсии, если не погиб и не спился).

Но шутки в сторону, господа! Взгляните на карту. Найдите Кольский полуостров. Видите, как похож он на медвежью лапу? Это самая мощная лапища Русского Медведя, занесенная над Скандинавией, над Европой, над Мировым океаном. Его когти – атомные подводные ракетоносцы – пока что втянуты в извивы гранитных фиордов. Но если Медведь рассвирепеет, удары этой лапы дотянутся до Нью-Йорка и Иерусалима, Чикаго и Парижа, Сан-Франциско и Лондона, Детройта и Марселя… Все эти города находятся в «зоне ответственности» Краснознаменного Северного флота. В зоне, господа, в зоне…

Если бы я знал, чем станет для меня этот хмурый мартовский день, я бы запомнил его во всех мелочах. Но мелочи забылись. Осталось главное – этим утром мы грузили боезапас в корму. Говоря проще, засовывали торпеды в кормовые аппараты своей родной Б-410. Дело это весьма ответственное и столь же нудное. Играют боевую тревогу: «По местам стоять! К погрузке боезапаса!» Задраивают все люки, отдают носовые швартовы, и лодка, выбросив фонтан брызг, притапливает нос так, что якорный огонь уходит под воду и брезжит оттуда тусклым пятном, а рубка смотрит лобовыми иллюминаторами прямо в черную глубину, будто субмарина тщится разглядеть там что-то. Острохвостая корма ее при этом поднимается из воды, обнажая сокровенные ложбины волнорезных щитков. Щитки вместе с наружными крышками торпедных аппаратов втягиваются внутрь легкого корпуса, и тогда ощериваются алые жерла торпедных труб. В них-то и надо засунуть нежную смертоносную сигару длиной с телеграфный столб. Для этого нужны ясная погода, понтонный плотик, крепкие руки и точный глазомер. Все это было, но, как назло, заела крановая лебедка, и торпеда зависла над узкой щелью меж пирсом и корпусом. И старший помощник командира капитан-лейтенант Симбирцев пожелал много нехорошего капризной лебедке, бестолковому матросу-крановщику и его маме…