Лори Лютер - Крионист

– Да что вы за бездельники такие! Ваш коллега работает, а вы? Сидите, колбочки свои перебираете, на носилки положили! Я на вас пожалуюсь…

Женщина рядом с ним снова пытается его успокоить, но ничего толком ему не говорит, только трогает его за плечо и шикает. Мужик хватает ртом воздух, как будто ему сдавили горло. Всегда поражался этим тайнам мадридского двора. Ну скажи ты ему уже всё, и дело с концом. Нет, будет юлить, пока он тут всех не затрахает. Родственники один за другим, следуя примеру деда, отвлекаются от умирающего и переключаются на меня. Всё-таки повозмущаться сверх меры – любви, прямо-таки инстинктивной, к этому делу у людей не отнять. Все свои дела отложат, про всё на свете забудут, если есть возможность повозмущаться, позлорадствовать и покаркать над кем-то, как стая дряхлых охрипших ворон. Даже при таких обстоятельствах, как сейчас, им обязательно надо выплеснуть свою желчь.

К счастью, я давно научен не реагировать на всё это. В отличие от раскрасневшегося и нервно дёргающегося Эда, моё сердце бьётся спокойно, я даже воодушевлён, ведь я так долго ждал, когда смогу поработать, не перекладывая бумажки и строча отчёты. Знать своё дело и получать от него удовольствие – что может быть лучше? Я молча достаю шприц и заполняю его, затем кладу на прикроватную тумбочку. Проверяю, всё ли на своих местах. Всё идеально. Сначала хочу сказать за это пару вежливых слов Эдику, потому что просил его собрать всё необходимое перед выездом, а потом вспоминаю, что это я сам всё собрал, потому что он так разнервничался, что пошёл в туалет блевать. Помощник от бога, что тут скажешь.

Я вижу, как Герман хмуро смотрит на свои дешёвые часы. (Впрочем, откуда у работника скорой могут взяться дорогие? Вопиющая несправедливость, учитывая сложную и ответственную работу. Мне повезло больше, чем ему, хотя ответственность гораздо меньше, ведь моё спасение людей гораздо более условное.) Затем он поворачивается ко мне, равнодушно игнорируя гомон возмущённых родственников старика, которым, похоже, уже совсем плевать на лежачего – они заняты нами.

– Время смерти: девять часов двадцать семь минут.

Шприц с гепарином уже у меня в руках. Родственники начинают понимать, что произошло, постепенно – не все сразу. Их охи, ахи и вздохи отходят даже не на второй план – на десятый. Герман встаёт с кровати и спрашивает у толпы, показывая на меня:

– Кто подпишет документы, чтобы они могли начать?

Вперёд выходит заплаканная мадам, с которой я разговаривал и которая подписывала один из договоров. Она за всё это время не производила никакого шума и теперь выглядит печальнее всех – похоже, что из всех этих номинальных родственников одна она искренне переживает. Она так же молча, без вопросов, берёт протянутые бумаги и дрожащей рукой расписывается, затем вновь делает шаг назад и смотрит стеклянными мокрыми глазами на покойного. Герман, сдвинув брови сильнее обычного, с подозрением поглядывает на неё.

– Вы же все юридические документы оформили, да? Нам не о чем волноваться?

Женщина дважды нервно кивает. Герман, сощурив глаза, говорит:

– Надеюсь.

Затем они с помощником отходят в сторону коридора, оттуда Герман кричит нам:

– Удачи, ребят.

Но я уже не слышу, как они уходят, мне становится не до них. Наконец-то наступает время работы, время того, ради чего мы сюда ехали и за что мы получаем свою зарплату. И, самое главное, это то, от чего лично я кайфую, как маньяк. Я указываю Эдику на наши пластиковые контейнеры, которые он поставил возле кровати.

– Краниоцеребральная гипотермия, Эд.

Я нагибаюсь ближе к вене пациента и понимаю, что мой коллега ничего не делает. Я поднимаю на него глаза – он стоит и хлопает своими. Я уточняю:

– Эд, гипотермические пакеты.

Он чуть шевелится, дёргается в сторону, но всё равно остаётся не намного более подвижным, чем наш мёртвый пациент. Я повышаю голос:

– Эд, твою мать, пакеты со льдом. Покрывай ими голову. Быстро!

Эд с испуганным видом открывает один ящик, голыми руками (забыл про перчатки впопыхах, но да ладно) хватает пакеты и покрывает ими голову и шею старика. Я колю тому гепарин, потом беру заранее заготовленный шприц с фибринолизином и также ввожу в вену покойного. Потом ещё несколько инъекций с нейропротектором, антиоксидантом, антигипоксантом и комплексоном. За минуту вена пациента становится как решето. Когда я заканчиваю с инъекциями, я поворачиваюсь к своему разудалому коллеге – он так и смотрит на меня своими вытаращенными девичьими глазами.