Мухаммед Зафзаф - Женщина и роза. Повесть и рассказы

Я снова вернулся к повороту. И вот тут мой взгляд встретился с взглядом Сюз. Она смотрела из-под своих больших солнечных очков. И стала смотреть, смотреть. Я обратил на нее внимание. Она смотрела на меня, повернувшись мне вслед. Я остановился. Она смотрела, не отрываясь. Я махнул рукой, она на секунду замерла, а потом подошла.

– Привет, ты – англичанка?

– Нет.

– Выпьешь что-нибудь?

– Да.

Мы пошли рядом. Я улыбнулся. Для меня это не было банальным приключением. Воздух неподвижен, и девушки томятся, как мотыльки в поле, когда никто их не ловит. Я взял ее за руку. Она вздрогнула, потом расслабила руку, которая тут же вспотела в моей ладони. Я тоже вздрогнул, мы ничего не говорили друг другу. Но мое первое волнение понемногу проходило. Я увидел парня, который вышел из-за поворота, неся под мышкой сверток со своей одеждой. Он спустился на пляж и чем-то привлек мое внимание, Сюз при этом даже и не взглянула на него. Для нее это было совершенно обычным. Сильно разволновавшись, я вытащил пачку сигарет «Салтас». Протянул ей:

– Куришь?

– Да. Но только не на улице. Врач говорит, что одна сигарета, выкуренная на улице, равна сотне. Ты тоже должен быть осторожней.

Я не обратил внимания на ее слова, а, может быть, просто не понял, что она сказала. Я покачал головой и глубоко затянулся. Попытался вдохнуть полной грудью этот холодный чистый воздух. И все же он не был абсолютно чистым. Ни в чем нельзя быть полностью уверенным.

Сюз спросила:

– Куда пойдем? Может, выпьем здесь?

– Нет, два моих приятеля-француза ждут меня наверху, – сказал я.

– Где?

– Там, наверху.

– Хорошо, пойдем к ним.

Я кивнул и отвернулся. Когда мы остановились у дверей кафе, я бросил так и не докуренную сигарету. Поискал глазами за столиками кафе, которое представляло собой нечто вроде крытой галереи с двумя дверями. Одна дверь – обычная, а к другой надо было подниматься по лестнице.

– Где? Здесь? – спросила Сюз.

– Да. Но они исчезли.

– Может быть, ушли?

– Конечно, ушли. Но это не помешает нам выпить что-нибудь. Заходи.

Мы присели за столик в углу и заказали две бутылки «Кока-колы». И тут я впервые хорошенько разглядел лицо Сюз. Она посмотрела мне в лицо, в глаза. И я тоже посмотрел ей в глаза. Мы продолжали молчать, временами обмениваясь взглядами. Потом стали говорить с подчеркнутой любезностью. Чуть позже она попрощалась, и мы расстались, договорившись встретиться сегодня. Вчера она ездила встречать своего брата и его подругу…

…Выпив две бутылки пива, я окончательно расслабился и стал думать о том, что придет Сюз. Позавчера я не успел толком познакомиться с ней, но все же она показалась мне доброй и симпатичной. Она немного опаздывала, поэтому я закурил еще одну сигарету. Из кафе по-прежнему доносилась музыка, и все тот же юноша-испанец соблазнял своим танцем старуху. А у той на столе пустые пивные бутылки продолжали сменяться полными. Я пошарил у себя в кармане. Мне хотелось вывернуть все содержимое своих карманов в обмен на спасение своей души. Это происходило от самоедства. Все же карман и был сильней души. Именно карман решал мою судьбу. Скажу без преувеличения: именно карман придает смысл человеческой жизни. Более того, карман – это и благородство, и уважение, и положение, и моральный дух. Не хочу преувеличивать, но все же люди недопонимают друг друга в постижении истины. Эти «особые» надуманные высокие нравственные принципы существуют только в книгах, ну, скажем, такие как «Благороден тот, кто благороден душой» или «Мудрец – тот, кто преодолел фальшь этого бренного мира». Эти слова годятся теперь для того, чтобы выставлять их в музеях, где люди смогут полюбоваться на них, если у них найдется хоть немного времени, чтобы прочесть их (как никак это – продукт людского разума, разума людей, живших давным-давно). Действительно, эти древние изречения были произнесены в незапамятные времена, когда человек еще не ездил на пляж в «Ролс-Ройсе» и не отправлялся на дискотеку на «Мерседесе». Жизнь предъявляет много требований, а когда человек не отвечает им, его ждет музей или сумасшедший дом. Там он сможет рассказывать о чьей-то чужой, а не о своей жизни.

Пошарив у себя в кармане, я не нашел ничего, что могло бы придать мне еще больше достоинства. Стало быть, достоинство мое ограничено, я не смогу двигаться, если не будет двигаться рука у меня в кармане. Я окинул взглядом кафе. И снова взгляд мой остановился на юноше-испанце, который все больше и больше привлекал к себе внимание. Но еще больше привлекала внимание старуха. Эта сцена лесбиянства в своем смешение красок походила теперь на абстрактную картину. Смех старухи был каким-то утробным, животным. Мне показалось, что голос ее похож на крик обезьяны. Кое-кто из клиентов подбадривал юношу восторженными криками, прихлопывая в ладоши, но все они пили за ее счет. А старуха подняла руку и на виду у всех стала тыкать пальцем в свой золотой браслет. Она покупала их, соблазняла их, требовала к себе еще большего почтения. За какие-то гроши! Ей это ничего не стоило. Одна-две бутылки пива, и уважение приходит, точно собака, униженно поджав хвост.