Сергей Прокопьев - Три смуты на одну жизнь

Бабушка – Эмилия Нейфельд (урождённая Гамм) была маленькой, толстенькой женщиной и большой любительницей стряпать. Несмотря на то, что полный дом был прислуги, не выходила из кухни. И ещё имела одну особенность – аккуратная до невозможности. Неукоснительно следовала правилу: каждая вещь в доме должна иметь своё место и находиться непременно там, где ей по штату положено, никак не иначе. Сдвинутый стул, переставленная статуэтка, отдёрнутая штора вызывали недовольство. По рассказам мамы, бабушка не отличалась щедростью. Был свой у нас в хозяйстве свинарник, забивали сразу по шесть свиней. Окорока, грудинку и колбасу коптили в больших количествах. Однажды несколько окороков от длительного хранения заплесневели, бабушка решила, чем выбрасывать добро, лучше отдать на кухню, кормить рабочих. Узнав об этом, дедушка разгневался: «Не смей этого делать!»

Когда бабушка спросила у больного дедушки, после подписания им завещания, сколько средств выделил на помощь бедным, он ответил: «Твоё сердце и совесть сами подскажут». Не стал бабушку расстраивать из-за больших сумм.

Когда нас в советское время выгнали из дома, мы одно время обосновались у тётушек по маме Оле, Лене и Кати Вильмс, с бабушкой я жила в одной комнате. В мои обязанности входило чесать ей по вечерам спину щёткой, утрами заплетать тоненькую косичку. Бабушка мне с гордостью рассказывала, что её сватали аж семь женихов. Перечисляла их имена. Говорила, что дедушка за ней красиво ухаживал и допытывался: любит она его или нет? Ему важно было знать её чувства. На что бабушка кокетливо отвечала, что Иисус Христос велел всех любить. Она родила одиннадцать детей, но выросли только четверо. Мой отец, Герман Германович Нейфельд, был старшим ребёнком в семье. Он окончил молочановское реальное училище, потом мелитопольское коммерческое.

Второй сын бабушки и дедушки – Генрих Германович Нейфельд, которого мы, его племянники, звали почему-то дядей Андрюшей. Живым его плохо помню, зато убитый врезался в память, расскажу об этом обязательно. По словам мамы, был нехорошего поведения. Женился на полячке по имени Геня. Наверное, «нехорошего», что не на немке женился, у меннонитов с этим было строго. После смерти дяди Андрюши Геня, когда пришли красные, вышла замуж за командира сибирского полка Красной армии, некого Верномудрова и вскоре уехала с ним и пятилетним сыном Вилли в Сибирь. Их след навсегда затерялся.

Папина сестра Эльза Германовна Нейфельд – яркая красивая женщина – вышла замуж за германского офицера в 1919 году, когда германские войска оккупировали Украину, в том же году уехала с супругом в Германию. Родила двоих сыновей Вальтера и Эгона. Умерла в Германии. Там же умерла и бабушка Эмилия. Старший сын тёти Эльзы Вальтер воевал на стороне фашистов в Великую Отечественную войну и погиб под Сталинградом, младший Эгон тоже воевал. Был тяжело ранен, умер в Германии в доме престарелых. Получал хорошую пенсию.

Бабушка уехала в Германию к Эльзе в 1927 году.

Папина сестра Мария Германовна Нейфельд окончила женскую гимназию и консерваторию. Хорошо играла на пианино. Вышла замуж за родного маминого брата Ивана Вильмса. Они уехали в Канаду в 1924 году во время эмиграции меннонитов, удивительно, им разрешили беспрепятственно уехать из СССР (папа мой не решился). Единственная дочь Марии Германовны умерла от рака в возрасте тридцати трёх лет. Тётя посмертно оставила мне и моим братьям, а также Эгону в Германии немного долларов, из коих я себе кое-что купила в московской «Березке» и раздала немного детям.

Мой папа был тихим, немногословным, возможно, на него повлияли тяжёлые переживания. Все годы, начиная с семнадцатого, когда в Молочанск нагрянули анархисты, и до самой своей смерти в сорок первом, жил со страхом в душе за судьбу семьи, семерых детей. Был начитан, хорошо владел немецким, русским и английским языками. Благодаря ему я стала бухгалтером, без этой профессии навряд ли выжила бы в лагере, бухгалтерство кормило меня всю жизнь.

Двор у нас был огромный. Большой дом, заводы (пивоваренный, лимонадный, уксусный), всевозможные хозяйственные постройки – всё находилось за одним забором. Дом стоял справа от широких ворот – двухэтажный, из белого кирпича. Его внешний вид не отличался помпезностью, снаружи выглядел обыденно, не сравнить с особняком того же Эрнста Нейфельда (нашего однофамильца) или Франца (владельца завода «Франц и Шредер») или Генриха Вильмса (родственника мамы). У них были дворцы.