Иван Куницын - Жил Певчий…

У знаменитого грузинского режиссёра Отара Иоселиани есть фильм – «Жил певчий дрозд». Чудесный, даже волшебный фильм. Снят он в 1970 году совсем при советской власти, а рассказывал о молодом человеке, который жил как бы в мире вне классов и систем, вне идеологий – в вечном мире людей. И вообще – в вечном мире. Этот молодой человек работает в оркестре, его задача всего лишь два раза ударить в медные тарелки, в начале и в конце выступления оркестра, и он добросовестно исполняет свою музыкальную задачу. Но в промежутках между этими ударами в тарелки – ускользает из театра, чтобы походя переделать много всяких маленьких, но всегда очень милых и добрых дел, почти не заметных для окружающих и совсем не заметных для него самого. Доброта его и желание всем чем-то быть полезным – и есть сама суть его существа. И приятен он, дорог нам как зрителям именно тем, что не осознаёт сам своего особенного очарования. Это осознаём мы, видящие доброту этого человека в самом её естественном проявлении.

Этот удивительный и даже прелестный фильм не был обласкан официальной властью. Но очень горячо полюбился тем, кто уловил в нём важное послание – душа человека важнее (о ужас!) любой исторической конъюнктуры, и даже больше того – её ценность не определяется социальной полезностью ни для общества, ни для государства.

Мне кажется, дорогой читатель, перед вами книга, которую создал человек, подобный герою Отара Иоселиани. Во всяком случае – родственная ему душа. Говорю так, потому что знал автора этой книги с рождения. Книгу эту, моего младшего брата, я составил из всего, что Иван написал за недлинную жизнь. Составил из «разбитых» осколочков этой жизни, запечатлённых братцем моим в свободном и абсолютно искреннем слове.

Это сравнение с героем фильма я сделал ещё и потому, что когда-то давно, обсуждая эту картину, мы оба с Иваном обратили внимание на потрясающую и щемящую сердце деталь – единственное материальное воплощение коротенькой жизни музыканта в фильме – на бегу же скрученная из проволочки фигурка, которую он оставляет после своего ухода от приятелей, и на которую они натыкаются случайно после внезапной и нелепой его гибели. Все же остальные проявления его доброй души – не имеют следа. Они, как дуновения ветра, не видимы глазу. И в этом такая печаль! И такое величие пребывания духа! Ведь получается в итоге, что незаметное и с виду очень скромное бескорыстие обладает неодолимой силой, как тот же свет или правда.

Что-то похожее случилось и с автором этой книги. Она тоже в определенном смысле – «проволочка», оставленная, почти походя, в разрозненных листах, рукописях, заметках, разлетевшихся по разным домам и жилищам, и вот, наконец, нашедших свой общий и единственный дом, в который мы имеем возможность войти. А хозяин покинул его навсегда, не дожидаясь гостей…

Владимир Куницын

Щука досталась нам подозрительно недорого – за два или два с половиной килограмма риса. Это была оглушительно чёрного цвета свинка, размером с маленькую собачку Щетинистая, тёпленькая, бойкая, беспрерывно хрюкающая и визжащая – она была сплюснута с боков до узости фанеры. Потому и прозвали Щукой.

Щука поняла сразу, что попала она к нам на съедение. Но тут начались бои, мы пропадали в батальонах на передовой, рванул, наконец, грозами сезон дождей, удалось настрелять зайцев и антилоп, и про Щуку забыли.

Вспомнили, когда среди бела дня, не прячась и не делая вид, что тяжко больна, Щука выползла к нам из-под дома, дерзко хрюкнула и вызывающе села на худющую задницу. От её разнузданной позы мы расхохотались. И вдруг кто-то ткнул пальцем – «ребята, да она пузатая»!

Свинка радостно взвизгивала, поворачивалась на своём малюсеньком хвостике по кругу и всячески показывала, что в брюшке-то у неё кое-что есть.

С едой в тот период опять было туговато, но Щука стала священной.

Разродилась она так же незаметно, как и жила, где-то под домом, и вывела на свет детёнышей, когда с едой у нас было уже совсем-совсем плохо.

Это маленькое неугомонное существо породило шесть чернущих крысо-свинок. Кормила она их с вызывающей весёлостью у нас на виду, раскинув ноги, и все они теребили её с обоих боков, как изголодавшиеся клещи.

Через неделю мы съели первого.