Эстер Сегаль - Пробы демиурга

Пойти прогуляться. Сделать кое-какие необходимые и, можно сказать, даже неотложные дела. Подышать. Набраться впечатлений. И повстречать где-нибудь по пути то пока еще своенравно играющее в прятки продолжение, которое должно органично прирасти к уже имеющемуся началу.

В том, что скрытное продолжение будет обнаружено, он не сомневался, ведь утро все-таки было самым что ни на есть многообещающим. А потому он не мешкая отправился на поиски.

Не сразу, конечно. Сначала снял и сложил пижаму. Надел чистую рубашку и джинсы. Взял сумку со всем необходимым для вылазки в мир. Снял с крючка в прихожей связку ключей от квартиры и машины. Вышел, запер дверь и вызвал лифт.

Все это он многократно проделывал и раньше. А потому он никак не мог догадаться, что набор столь стандартных привычных манипуляций окажется прелюдией к совершенно нестандартному и непривычному последствию.

Впрочем, последствие-то было еще только впереди. И значит, никто не имеет права упрекнуть мужчину, спускающегося в лифте многоквартирного дома, в недогадливости.

Первым сюрпризом оказалась какая-то внезапная техническая неполадка, из-за которой лифт, привычно прошуршав с полтора этажа, вдруг зашелся скрежетом, похожим на старческий кашель, и замер.

Честно говоря, в лифте писатель еще никогда не застревал. И хотя у него имелось смутное понятие о каких-то аварийных кнопках, которые, в случае нажатия, сигнализируют ремонтной бригаде о необходимости явиться на помощь заключенному в железной коробке, он не был уверен в том, что нужные кнопки сработают и что кто бы то ни было отзовется на сигнал о спасении.

– А может, это просто кратковременный перебой с электричеством – успокоил он самого себя. – Вот сейчас лифт дрогнет и покатит себе дальше.

Лифт не шелохнулся.

– Или сейчас кто-нибудь вызовет его на своем этаже.

Не тут-то было.

– Да ладно. Даже если и поторчу тут немножко, тоже не страшно!

На самом деле было страшно.

– А вот и нет! И вообще, писателю полезно иногда застревать в лифте. Можно набраться впечатлений, задуматься о важном.

О чем, конкретно, стоит задуматься, он решить не смог, а потому поддался глазам, которые от нечего делать стали рыскать по стенкам и изучать следы пребывания в этой коробке других человеческих существ.

Следы были разнообразные. Скабрезные картинки, международные символы и претендующие на увековечивание надписи о факте пребывания тут того или иного индивидуума или целой стаи таковых. В общем-то, ничего интересного для писателя. И только одно жирно намалеванное слово привлекло его внимание. Приблизительно на уровне его глаз, чуть наискосок, как позорное обращение лично к нему значилось: «Казел!»

Сам факт подобного обращения он еще мог пережить, а вот ошибку в правописании – ни за что. Писать слово «козел» через «а» мог позволить себе лишь самый отпетый извращенец и враг человечества. А потому, затрепетав всем своим писательским нутром от возмущения, узник лифта достал карандаш и переправил неправильную букву на «о».

После этого как-то полегчало.

Правда, ненадолго, так как лифт и не думал приходить в себя. Положение становилось все более неприятным.

На часах было 9.30. Писатель засвистел.

9.35. Писатель зацокал языком.

9.40. Писатель прислонился спиной к задней стенке лифта и закрыл глаза.

9.45. Писатель вспомнил, что можно воспользоваться сотовым телефоном и позвонить в полицию. А потом и кому-нибудь из знакомых, чтобы поболтать и скоротать время.

– И как это я раньше не догадался – изумился он, доставая телефон из сумки. – Ну и глупый же я человек!

Телефон был мертв. Дисплей загорался, но сигнализировал о полном отсутствии связи.

Это, пожалуй, было уже слишком.

– Ну, я вам покажу! – рассердился писатель, сам, правда, не осознавая, кому именно и что именно он собирается показать.

Следующая же мысль оказалось совсем гадкой. Ему подумалось, что, может быть, все наоборот, и на самом деле кто-то хочет что-то показать ему самому. И тут все поплыло у него перед глазами.

– Черт! – выпалил писатель и рванул воротник. – Воздуху, воздуху дайте! Дайте же!

И непонятно было, то ли из застрявшей между этажами лифтовой кабины вдруг и вправду некий злой шутник начал выкачивать столь необходимый для выживания кислород, то ли у писателя просто появились совсем субъективные и никак не связанные ни с чьей злой волей симптомы клаустрофобии.

Скорее, все-таки это было последнее, ибо симптомы начали пополняться по классической схеме. Ему страшно захотелось пить, но не удалось даже сглотнуть слюну и из-за такой внезапно возникшей и настолько сильной сухости во рту, что разом начали трескаться губы.