Валерий Сегаль: Первый вторник после первого понедельника

Х. проснулся и посмотрел на часы — половина седьмого. Обыкновенно он вставал в семь. Правильнее сказать — в семь звонил будильник, а Х. после этого еще минут пятнадцать-двадцать мучился, не находя в себе сил вылезти из-под одеяла. Но в этот день он вскочил сразу.

День предстоял особый. Первый вторник августа. Первый вторник после первого понедельника. День Выборов. Сегодня народ будет выбирать президента страны, а Х. пойдет голосовать впервые в жизни.

Х. стоял под душем и размышлял.

Скоро ему исполнится двадцать семь лет, а он еще ни разу не голосовал. Так уж сложилось: он достиг совершеннолетия вскоре после предыдущих выборов, а президента выбирают раз в шесть лет. За прошедшие шесть лет Х. закончил образование, достиг неплохого для своего возраста положения по службе, обзавелся семьей, стал членом престижного клуба. Трудно даже поверить, что все эти годы политическая жизнь страны развивалась абсолютно без его участия. С сегодняшнего дня все будет по-новому. Сегодня народ продемонстрирует свою волю, и в этом народном выборе будет присутствовать малая толика участия Х. Совсем малая, но в этом и заключается демократия. За эту малую толику предки Х. и дрались в войнах за независимость и свободу. Из-за этой толики у Х. сегодня приподнятое настроение. Именно поэтому он так бодро встал, и на сорок минут раньше обычного вышел на кухню.

Обыкновенно Х. не успевал толком позавтракать, cегодня все было иначе. Сегодня он располагал и временем, и аппетитом. Он заварил дорогой, пахнущий орехами кофе и принялся жарить яичницу.

По случаю Выборов предстоял сокращенный рабочий день. В десять Х., как всегда, выйдет в кафетерий курить и пить кофе с Джонсом и Лоретти. При этом Джонс конечно будет разглагольствовать, что, мол, голосуй, не голосуй — один хрен, налоги растут, и, как следствие, — засилье евреев в городе. Лоретти скажет, что если налоги снижать, в городе появятся негры, и еще неизвестно — что лучше. Х. не будет им возражать. Он даже не скажет им, что собирается голосовать. Возможно, когда-нибудь, в зрелом возрасте, он будет рассуждать также, как они. Он даже понимает это, но все равно ощущает сегодня в своей душе какую-то гордость.

Х. с удовольствием смотрел, как шипит и пузырится на сале яичница. Время от времени он приподнимал сковороду за ручку, слегка покачивал ее и любовался тем, как глазунья мягко плавает в сале. Именно такую яичницу он любил.

Джонс и Лоретти, как и многие другие служащие Фирмы, живут в маленьких предместьях, в пригородной зоне, а Х. — коренной горожанин. В Городе конечно много и евреев, и негров, но Х. всегда верил, что хороших людей в Городе больше, чем плохих.

Х. распахнул окна и впустил в кухню волшебный аромат зарождающегося прекрасного летнего дня. Так пахнет далеко не везде, а только в странах, где природа сумела совместить обилие зелени с умеренной влажностью воздуха. Так пахло в Городе, и Х. один раз в год, возвращаясь из летнего отпуска, узнавал родной воздух уже на трапе самолета.

Х. ел яичницу ложкой прямо со сковороды и запивал ее соленым и перченым томатным соком. В этом тоже было нечто глубоко демократичное. Безбожная медицина считала вредными и яйца, и соль, но предки Х. исстари употребляли эти продукты, и именно на яйцах с салом, томатном соке и вере в Бога выросли поколения сегодняшних избирателей.

Х. пил кофе и смотрел в окно. Все было как всегда. В центре площади Согласия, в окружении шестнадцати дубов, гордо возвышалась бронзовая фигура генерала Тимоти Ф. Клэнтона. Шестнадцать дубов, расположенных по кругу, символизировали союз шестнадцати провинций, а в центре — огромная статуя основоположника этого союза.

Х. налил себе еще кофе. Теперь он вспоминал эпизоды военной и политической карьеры Т. Ф. Клэнтона. К биографии знаменитого генерала многократно обращались видные писатели и кинорежиссеры. В чем-то они идеализировали своего героя, и Х. это понимал, но он считал эту идеализацию естественной, закономерной и правомочной. В последние годы все чаще звучали голоса, объявлявшие многие деяния Т. Ф. Клэнтона небезупречными, а порой и просто преступными. Нередко эти заявления проникали в прессу, но они никак не отражались на официальной версии и воспринимались налогоплательщиками лишь как очередное свидетельство наличия в стране свободы слова, некогда провозглашенной, кстати, именно Т. Ф. Клэнтоном. Также рассуждал и Х. Более того: тот факт, что радикальные выкрики оппозиционеров действовали лишь на руку системе, Х. вполне логично рассматривал как доказательство правильности самой системы.