Таня Ли - Почти непридуманные истории для взрослых

А потом он собрался и ушел. Мы договорились встречаться.

Владимир Васильевич

Десять гребаных лет коту под хвост – сгорать от ненависти к человеку, который не убивал моего сына! Все верно, так мне и надо. Узнать правду о сыне своем и его настоящем убийце – что может быть худшим наказанием? Стрелять в одного невиновного и попасть в другого, тем более в женщину, может только выживший из ума человек. Я самый глупый и самый несчастный старик в мире.

С этими мыслями я наконец-то вышел из этого злосчастного подъезда в Столовом переулке. На улице меня догнал Сергей.

– Вы это… не вините себя… Всех можно понять и простить, забыть только сложно.

– Да, да, – кивал я, – жизнь моя кончена. Финал. И если бы я тебя убил, а потом себя, было бы гораздо проще, чем сейчас, когда я промахнулся и узнал правду.

– Так вот ваш пистолет. Чего уж там, можете попробовать со второго дубля. Мне тоже незачем жить. Понимаете, я сидел за чужое преступление, потому что покрыл человека, который когда-то спас мою любимую жену. Я не мог поступить иначе. И все эти десять лет я ждал, когда мы сможем быть вместе. Иллюзии для выживания… А теперь их нет. В моем доме живет жена с моим близким другом и дочь, которая называет его папой. Кто я? А я призрак: ни жилья, ни близких, ни семьи… Стреляй, дед. А потом – в себя. Только не промахнись в этот раз. Ну же! Стреляй!

Я поднял сумку Сергея и сказал:

– Не выйдет. У меня остался один патрон. Пошли. Я недалеко живу, на Гоголевском, пешком дойдем.

Сережа

Странный получился день.

Убийца-неудачник дед предложил мне пожить у него, раз мне некуда идти.

Мы шли переулками, он расспрашивал меня про тюрьму. Я рассказывал только смешное, про усатую охранницу Тамару, про то, как мы играли в карты на одежду и еду. Дед хохотал, останавливаясь отдышаться. Оказавшись на воле после стольких лет, мне самому эти истории казались выдуманными и очень смешными. Наверное, и этот день когда-то я буду вспоминать как веселое приключение.

Первой иконой, которую мне разрешили писать, была «Архангел Михаил».

Так положено. Пишут сначала архангелов, Михаила или Гавриила. Я хотел сразу Богородицу или святого Георгия, он красивый, на белом коне. Ну, Михаил так Михаил. Прорись выбрал рублевскую, образ там самый благородный, строгий и нежный одновременно. Когда я стал ходить на иконопись, мои друзья отнеслись к этому с недоверием:

– Ты?! Иконопись?! Да не смеши! Ты даже в церковь особо не ходишь. А тебя благословили? А у тебя есть на это право? А ты постишься, когда пишешь?

Я не первый и не последний, к кому пристают с такими вопросами, поэтому на первом занятии в школе нам всё это и разъяснили. Икона – это Библия в цвете, и мы ее изучаем. Иконопись – это учение об образе Бога в человеке. Есть ли у меня право знакомиться с Библией? Есть. Когда начинают давить, есть ли право этим заниматься, отвечайте вопросом на вопрос: а есть ли у тебя право быть матерью? отцом? Доски для иконописи нужны особые. Самые дорогие – кипарисовые. У нас в школе липовые и березовые с дубовыми шпонками. С лицевой стороны на доске углубление, называемое ковчегом. А по всей поверхности, на которой пишут, – левкас. На доску наклеивают паволоку и наносят особый белый грунт из мела, замешанного на рыбьем или заячьем жиру, с добавлением льняного масла. Целое дело, я вам скажу, пробовал, но получилось так себе, левкас высох, потрескался. Поверхность доски была неровная и непригодная для письма. Поэтому тут есть специалист – левкасчик. Краски в иконописи тоже особые. Это природные минералы, глина и даже насекомые, растертые в порошок, которые разбавляются коктейлем из белого вина с желтком. Для тонких слоев добавляется вода, для прописывания контуров – нет.

Сначала образ переводится на доску. Потом специальным шилом, которое называется графьей, процарапываются контуры, циркулем обозначается нимб. Икона очень символична, каждый этап написания непременно с чем-то связан. Графья или начертание образа связаны с волей человека. Глина для нимба связана с материальной природой человека. Мы знаем, что первый человек Адам был сотворен из глины. В переводе с хибру «адам», «адо́м», «адама́» – красный, земля или глина – однокоренные слова.

Нимб заливается жидкой глиной с клеем, когда высыхает, шкурится наждачной бумагой. А затем кладется листовое золото минимум 23 карата методом дыхания. Продвинутые иконописцы дышат на глину с молитвой. Это тоже символичный момент. Так после сотворения Адама из глины Бог вдохнул в него дух свой. Золото относится к уму, а глина к сердцу. Нимб обводится красной линией, это венчик, альфа и начало пути. Дальше начинается работа с красками. Зеленым пигментом, называемым «санкирь», заполняются лик и руки. Самое приятное занятие – раскрыш, или раскрытие иконы, когда заполняется цветом одежда и фон, движения кисточкой – круговые. Символика связана с первой ступенью создания мира – хаосом. Краски используются грубые, яркие. Но постепенно икона от темных красок переходит к светлым и чистым тонам, от тьмы к свету. Дальше на иконе создаются пробела, на одежде, на лике. После каждого пробела идет плавь. Я могу рассказывать об этом бесконечно, наверное, потому, что мне нравится такой волшебный и мистический процесс, как постепенно, слой за слоем на доске появляется образ.