Таня Ли - Почти непридуманные истории для взрослых

В июле уродились у нас абрикосы, и я понесла их Николаю. Захожу, а он лежит.

– Вам плохо? Опять заболели? – спрашиваю.

– Нет, просто устал.

– От чего же устали? Утро еще.

– От жизни, Рая, устал.

– Разве можно устать от жизни? – спрашиваю.

Он ничего не ответил и повернулся лицом к стенке с фотографиями.

– А что это вы ее тут повесили, над кроватью? – спросила я про артистку.

– Мне тут ближе до нее дотрагиваться и разговаривать удобнее, – ответил он.

– Так что же вы с фотографией разговариваете? С живыми-то людьми все же лучше.

– Ну, если с живыми, то, конечно, лучше.

– Так поезжайте и поговорите с ней, – сказала я простодушно.

– Она умерла.

Спустя какое-то время он мне рассказал про артистку, которая вовсе была не артистка, жена его – архитектор по образованию. Прошел год, как ее не стало. Тридцати ей еще не было. А ему, он сказал, тридцать четыре. Старик, подумала я тогда, но все равно красивый, даже когда грустный. И никакой он не страшный, как говорили наши в деревне. Просто одинокий. Люди многие ведь не понимают, что такое одиночество. А я понимаю и всегда понимала. Хотя мне тогда было тринадцать, а сейчас шестнадцать. Иногда такие одинокие люди вдруг встречаются и становятся счастливыми. Но потом, если вдруг что-то случится и они потеряют друг друга, им снова одиноко.

Как когда-то для Николая была его артистка, для меня был он.

– А если б люди жили вечно-превечно, – спросила я, когда мы сидели с ним на берегу реки, – что бы вы хотели делать, кем бы хотели стать?

– Я бы не хотел жить вечно.

– А я бы стала артисткой. У меня было бы белое платье в горох и купальник.

Он засмеялся. Первый раз видела, как он смеется.

– Ну так и станешь артисткой, у тебя вся жизнь впереди.

Наверное, мне было приятно с ним разговаривать, потому что он городской. Наши деревенские вечно кричат, меня называют Раиской. Отец – бестолочью, мать – непутевой, или наоборот. Хорошо хоть еще не часто бьют. Вон Ленку с Васькой отец лупит каждый день. А когда я сказала, что кончу школу и уеду на артистку поступать, отец с матерью ржали весь вечер, вспоминая мои слова.

– А если б я была вашей дочкой, вы бы меня били?

– За что?

– Ну, за уроки или за то, что я молоко пролила, или еще за что-нибудь…

– Бить ребенка или кричать на него нехорошо. Тем самым показываешь свою слабость.

– А я думала, они, наоборот, силу свою показывают.

Я говорила уже, деревня у нас маленькая, слухи расползаются быстро.

– Не смей к нему ходить! Ты сдурела, что ли?! – орал на меня отец.

– Он хороший и одинокий.

– Знаем мы таких хороших. Неизвестно еще, что у него на уме. Может, он от закона прячется!

Ленка с Васькой соседские допытывались, что это я к Николаю хожу.

– Уж больно ты нарядная к нему несешься, да еще с гостинцами.

Я не понимала, о чем они. Несмотря на запреты родителей, тайком сбега́ла к Николаю. Мы пили чай и разговаривали. Просто, о жизни, он рассказывал о жене. Это был единственный нормальный человек из всех, меня окружающих.

То ли из зависти, то ли из других каких побуждений Ленка наболтала лишнего моей матери, напридумывала глупостей, мол, он меня совратил. Помню, прихожу домой со школы, настроение хорошее. На уроке труда сплела из цветных проволочек человечка. Завернула его красиво в целлофан и ленточкой перевязала. Вот, думала, подарю Николаю на Рождество. Отец сидел дома злой. Получку пропил, на носу праздники, Новый год. На столе стояла половина бутылки водки и тарелка с салом.

– Ну что, говори, дочка, что он с тобой сделал, тварь городская? Убью гниду, чтобы детей чужих не трогал!

Я не понимала, о чем это он. Отец взял в сарае охотничье ружье и, матюкаясь, пошел за калитку. Я побежала за ним, но он больно ударил меня по лицу. Я упала в снег и расплакалась.

Никакого разговора между отцом и Николаем не случилось. Николай открыл ему дверь, а отец выстрелил в него в упор. Отца посадили. А толку? Перед тем как разворовали скромные пожитки Николая, я успела снять со стены фотографии артистки, теперь храню их в тайнике в сарае, мать о нем не знает.

Николая вспоминаю часто. И если есть где-то там другая жизнь, то Николай наверняка в царстве небесном. Они там с женой вместе, он так за ней скучал. А я осталась одна. Уж лучше бы отец меня убил, грудь мне прострелил, и мы бы с артисткой его дожидались. Иногда я наряжаюсь и кручусь перед зеркалом. Я обязательно буду похожей на нее, на артистку. Вот только куплю платье в горох.