А я так и не смогла ему признаться про нас с Антоном. Его все щадили и оберегали: и мы с Антоном, и его родители, а друзей, кроме нас, у него не осталось. Вот пишу сейчас это непонятно зачем, и мне так невыносимо страшно от того, что он позвонит не сегодня-завтра в дверь, а я не смогу броситься ему на шею и не наберусь мужества рассказать правду.
Антон намеренно уехал на неделю в командировку, хотя знал, что мне нужна его поддержка. Не нахожу себе места. Не сплю вторые сутки.
Владимир Васильевич
Десять лет я ждал этого дня! Десять гребаных лет провел в ненависти, сейчас это высшая точка накала всех моих чувств. И десять лет я представлял себе в подробностях каждое мгновение, оттачивал детали, проговаривал про себя и вслух наш диалог, смаковал сам момент встречи и ее конечный результат.
И вот он на свободе, убийца моего сына. Мой ТТ в боевой готовности. Хватит и для него пули, и для меня. Зачем мне жить? Кому нужна такая жизнь? Но первый – он. Бог ему судья, говорит мне мать. Какой такой бог?! Нет никакого бога. И я теперь ему судья. Сегодня он ответит за смерть моего единственного и любимого сына. И никто меня не осудит за это. Потому что я сумасшедший. Нет таких родителей, которые, потеряв своих детей, не сошли бы с ума.
Сережа
Две минуты отдышаться и – в подъезд. В нашем окне горит свет, хотя только три часа дня. Ноябрь, низкое небо затянуто облаками, на улице будто вечер. Значит, Наташа дома. Набираю код, захожу в подъезд, поднимаюсь на второй этаж, стою перед дверью, не решаясь открыть своим ключом или позвонить. А дальше происходит вот что: дверь нашей квартиры открывается, на пороге стоит жена, звучит выстрел, она хватается за плечо и оседает на пол. Все происходит как на замедленной съемке в плохом кино. Оборачиваюсь и вижу: на ступеньках стоит в шоке невысокий мужик лет шестидесяти, руки опущены, в правой пистолет. Я подхватываю жену и отношу ее в комнату. Она в сознании, говорит, что жжет плечо. На бледно-голубой кофте расплывается алое пятно.
– Скорую вызвать?
Она спускает рукав, и мы понимаем, что пуля лишь задела мягкие ткани.
– Я в порядке, попробую найти зеленку и бинты. Вызови милицию!
– Сейчас! – говорю ей, сам выбегаю на лестницу.
Мужик сидит на ступеньках, закрыв голову руками, пистолет валяется перед ним. Он не реагирует ни на мой крик, ни на меня. Замечаю, что он плачет. Я поднимаю со ступенек пистолет:
– За что?! Зачем ты в нее стрелял?
Мужик смотрит на меня по-детски, как нашкодивший ребенок.
– Отдай пистолет, второй выстрел для меня.
Я понимаю, что нужно вызвать скорую жене и что-то сделать с этим придурком, но не звать же его домой до выяснения обстоятельств! Он – преступник, но какой-то странный, не сопротивляется и не собирается убегать. Дед приподнимается со ступенек:
– Я в тебя стрелял! За Витальку, за сына моего, которого ты убил 10 лет назад.
– Не убивал я твоего сына! По одной причине мне пришлось взять вину на себя.
– Тогда кто его убил?
– Этого человека больше нет в живых, он погиб год спустя после вашего сына в автокатастрофе. Сел пьяный за руль…
– Зачем он убил Виталика, зачем он убил моего сына?
– Ты действительно хочешь знать все подробности? – спросил я.
Дед кивнул. Мне пришлось рассказать про бессмысленные бандитские разборки, про строительство заправки по Калужской трассе, про его Виталика, который владел большим пакетом акций и был вовсе не безгрешен. Виталик обманул своих компаньонов, а вместе с ними и много бедных людей, лишив их жилья. Один из влиятельных бандитов не захотел мириться с такой несправедливостью. Его мать потеряла жилье в злополучной новостройке, владельцем которой был Виталик. Дед плакал, закрыв лицо руками.
Я не стал вызывать милицию. Смысла в этом не было никакого.
Наташа
То, что сегодня произошло, можно назвать моим выздоровлением, как бы странно это ни звучало. Словно гора упала с плеч в прямом и переносном смысле. Когда этот безумный мужик выстрелил в меня, я подумала, что он меня убил и это к лучшему, потому что не придется рассказывать ничего Сереже. Но ранение, к счастью, оказалось несерьезным.
После того, как я промыла рану и наложила повязку, мы сели на кухне и выпили коньяку. Молча. Потом еще. И еще. И я рассказала ему про Антона, что восемь лет с ним живу. А он говорит:
– Я знаю об этом, но почему-то себе выдумал, что если мы с тобой встретимся, ты попрощаешься с Антоном. Мне нужна была в тюрьме иллюзия, что ты все еще со мной, иначе у меня не было бы повода жить дальше.
Читать дальше