Хаким Булибеков - КИПЧАК В АНТАРКТИДЕ

Сразу определюсь: я – за социализм. Но не за липовый. За настоящий, пусть даже с человеческим лицом. Но до него надо дорасти. И не только экономически, не только сознанием, но и душой, которую материалисты не признавали, но которой активно умели манипулировать.

Да, мы жили в стране победившей недозрелости.

Попробую объяснить. Человечество в целом и по цивилизациям в частности проходит те же этапы взросления в своем духовном, научном и производственном развитии, что и каждый отдельный хомосапиенс: первобытнообщинное младенчество, рабовладельческое детство, средневековая юность и, наконец, капиталистическая молодость. Должна когда-нибудь наступить социалистическая зрелость, но не за одну октябрьскую ночь. До нее дозреть надо и не только экономически, но, главное духовно.

А разницу между молодостью, еще несущую в себе эгоизм роста, и акмеизмом (так греки называли взрослость) я осознал в заморских странах на пути в Антарктиду. Как, впрочем, и всю выше изложенную теорию эволюции по Слесаренко, который еще появится на этих страницах.

Продолжим метафору этой теории: Ленин и сотоварищи возжелали, чтобы шестнадцатилетняя кухарка стала и мыслить, и чувствовать, и жить как сорокалетняя матрона. А чтобы никто не мешал опыту, да и чтоб подопытные не разбежались, устроили прочный занавес в виде прочно запертой границы. Некоторые утверждают, что китайская стена тоже должна была выполнять две функции. Но одну точно не смогла. Тюрки триста лет ими правили.

Не знаю, кто у китайцев отвечал за непроходимость стены, а наш занавес был во владении всемогущего КГБ. Когда в фильме «ТАСС уполномочен заявить» девчонка перечила шефу этой конторы, то мне за режиссера было стыдно: он либо жизни не знал, либо заказчика облизывал необычайно усердно.

В каждой организации, насчитывающей более тысячи сотрудников, обязательно имелся Первый отдел, который решал, можно тебе или нет представлять великую страну за ее пределами. Руководили такими отделами офицеры, обязанные иметь «чистые руки, горячее сердце» и соответственно охлажденную голову, не позволявшую ни на пункт не отступать от совершенно неизвестных нам инструкций.

Я должен был сдать в отдел университета девять характеристик, девять анкет и девять личных листков с сопроводительными письмами. Три характеристики подписывались университетской четверкой: ректор, секретарь парткома, председатель профкома и секретарь комсомольского бюро университета. Они лично меня в лицо видели в первый раз в своих кабинетах, когда подписывали бумагу. В ней утверждалось, что я классный парень, пользуюсь уважением товарищей по работе, верен идеалам строителя коммунизма и т.д., и т. п. Затем три характеристики почти такого же содержания, с коррекцией типа «пользуюсь уважением соседей», подписывали районные руководители Компартии, Советов, профсоюзов и комсомола. Но при этом уже со мной лично не знакомых. Так же, как и городские. В их характеристике я уже «пользовался уважением алмаатинцев».

Получить подпись каждого начальника требовало столько же усилий, переживаний и времени, как и сейчас. Хоть в этом ничто не изменилось!..

Анкеты подписывал я один, а личный листок – вместе с начальником отдела кадров университета. После чего документы уходили, но уже без меня, на районные, городские и республиканские уровни недремлющего КГБ. Неоспариваемый вердикт твоей лояльности, надежности и преданности всему, «что завещал великий Ленин», выставлял Всесоюзный комитет. Пройти сквозь такое сито – это вам не через китайскую стенку лазать.

Но кое-что бдительные чекисты все же прошляпили. Почему это получилось, и сам не пойму. Ведь в советское время, по тем же негласным инструкциям КГБ, в заграничную командировку (а экспедиция в Антарктиду такой и была) разрешалось выезжать только женатым мужчинам (почти как во времена славных походов моих предков). А я тогда таковым не являлся. То ли наши чекисты на московских понадеялись, то ли московские на наших, но пропустили потенциального перебежчика. Считалось, что женатый более патриотичен, чем холостяк. Я с этим совершенно не согласен, но, тем не менее, это еще одна странность и проявление удачи в этой истории.

Сейчас, когда на свалке компьютеров больше, чем в работе, многие проблемы того времени кажутся пустяками. Но тогда все пишущие машинки находились на учете в том же КГБ и использовались в основном в госучреждениях (в приемных боссов либо в машбюро). В частном владении, конечно, тоже были.