Хаким Булибеков - КИПЧАК В АНТАРКТИДЕ

Последнее, как мне тогда казалось, было самым трудным, так как несло в себе антигосударственную подоплеку. За бесплатное образование мы, счастливые студенты свободной страны, обязаны были платить изучением совершенно к науке не относящихся общественно-политических дисциплин в нагрузку с офицерским образованием и дурацким трудом на сельскохозяйственной ниве во время каникул. А главное: прилежным отношением к комсомолу и родной компартии, в руках которой было наше будущее. Потому как, куда она пошлет тебя с твоим бесплатным дипломом, там ты, как миленький, и отслужишь лейтенантом два года или отработаешь три. Невыполнение этой обязаловки приравнивалось к измене Родине и имело свой срок отсидки в «местах не столь отдаленных», но и не столь приближённых.

Это, конечно, удобно сейчас рассуждать с высоты чуть ли не сорока лет прошедших с того момента. Да еще после всех потрясений, катаклизмов и метаморфоз, произошедших и с окружающими, и со страной, и с ее так любимой советской философией общественным сознанием…

Тогда же я, да и многие из моих сверстников были готовы отдать всё (да по сути и отдавали), лишь бы получить это высшее, которое открывало дорогу в трудно представляемый нами мир настоящей жизни.

И все же обязаловка по распределению – самая дорогая плата за тогдашнее высшее образование. Конечно, если «свобода выбора» для вас не просто два слова.

Ведь нас, даже университетских выпускников, распределяли в основном либо офицерами – защищать Родину от предполагаемого противника, либо учителями. При этом, чем ниже средний балл успеваемости, тем в более периферийной школе бывший студент будет сеять разумное, доброе вперемешку с вечным. И тем труднее «отмазаться» от такой судьбы.

А балл, как правило, снижался из-за низких оценок по обязательным общественным дисциплинам – истории КПСС и философии вкупе с полит- экономией, научным атеизмом, гражданской обороной и еще всякой «надстроечной» ерундой.

На первых курсах, когда до распределения ещё как до луны, мы с презрительной снисходительностью относились к этим наукам, но они за нашу нелюбовь, в конце концов, отыгрывались на общем балле.

Аспирантура или работа в научных центрах, ввиду чего открепляли без проволочек, светили только блатным и круглым отличникам. К обеим категориям счастливцев я не относился. Без открепительного документа могли взять на работу лишь только те, кто не любил чтить, как Бендер, уголовный кодекс.

Можно было еще податься работать в КГБ – выпускников научно-технических вузов брали туда охотно. Но Раиса Владимировна Ривина, учительница литературы упомянутой 56-й школы, рассказывая нам о судьбах многих советских писателей, успела привить такую стойкую нелюбовь к политическим репрессиям и всему, связанному с этим, что этот вариант даже не рассматривался мною. Если вникнуть, то я даже благодарен судьбе, что хоть и была возможность угодить под внимание этой организации, особенно за свой длинный язык и кое-какие поступки, но Бог миловал.

Как ни боялся, но согласно народной мудрости – не так страшен черт, открепиться удалось легко. Пришлось, конечно, побегать по соответствующим инстанциям с соответственными письмами, ходатайствами и просьбами. Но слова «Советская антарктическая экспедиция» действовали на чиновников магически, и в качестве величайшего исключения я был освобожден от обязанности отбивать у детей уважение к физике.

Госэкзамен и не помню, как сдавал. Но если в памяти не зацепилось, значит, без особых проблем и успехов. Видать, за пять лет научился пользоваться скрытыми от преподавателей источниками информации.

Дипломная работа, сотворенная по принципу «отрицательный результат – тоже результат», внятно объясняла, что при низком материально-техническом обеспечении нашей лаборатории лазер просто в принципе заработать не может. Возможно, и вкатили бы мне законный трояк, но передо мной защищался однокурсник, проходивший преддипломную практику в МГУ. Всю наглядную часть он представил не на бумажных плакатах, как мы все, а на слайдах, что тогда было неимоверным шиком. И очень эффектно показал, как классно работала его установка. Правда, сам дипломник ее не собирал, а только гонял в разных режимах и результаты записывал. На его фоне моя защита выглядела более чем блекло.

Но в председателе экзаменационной комиссии взыграли патриотические чувства к казахстанской науке. Он выступил с пламенной речью, что, мол, мы на несовершенной технике, но своими руками пытаемся двигать науку, а вот некоторые прощелыги пользуются московской аппаратурой, а вклад в отечественную науку не вносят.