Анна Бердичевская: Масхара. Частные грузинские хроники (сборник)

Это «пусть будет» позже, в Тбилиси, я пойму и оценю. По-грузински «икос». Странное для русского уха разрешение чему-то быть звучало довольно часто. И означало оно, скорее, да будет так, аминь.

Еще Наталья Гончарова написала на бумажке номер телефона и сказала: «Позвоните этому человеку». Под телефоном написала имя – Гия Маргвелашвили.

Я летела в Грузию через Москву, а тем временем все мои вещи ехали по железной дороге «малой скоростью», контейнером, по новому адресу: Тбилиси, Московский проспект, дом 46 А квартира 51. Квартиру эту я не видела, поменялась не глядя, но думала, что Московский проспект наверняка где-то в центре.

В Москве я снова навестила Давыдова, в том числе, чтобы долг пицундский отдать. Он только что совершил свой прыжок в пустоту, развелся, и жил действительно в совершенно пустой квартире на Юго-Западе. Он не слишком удивился моему отъезду на Кавказ, подумал, и вручил мне несколько пачек трубочного табака «Золотой ярлык» для своего тбилисского друга Миши Лохвицкого. Добавил: «Миша тебе поможет».

Вот с двумя номерами телефонов и «табачком от Юры для Миши» я и улетела.

Перед отъездом раздала все мои теплые вещи. Но в феврале, в отличие от января, розы в Тбилиси не цвели. Дороги от аэропорта я не знала, Московский проспект оказался на такой окраине, что дальше была только Африка. Это не метафора, самая-самая окраина в Тбилиси и сейчас так называется. Ехала я на неизвестных автобусах и трамваях в неизвестную сторону, бдительно опасаясь, что у меня стащат чемодан, а потом сошла «не там», а после брела и брела в замшевом плащике, проваливаясь в снегу, который даже и не собирался никто разгребать, потому что сам растает. И вспоминала Наталью Гончарову, ее походы по пермским непомерным сугробам. Как ни странно, воспоминание придало мне силы и бодрости. К сумеркам я все же оказалась почти что в Африке, на Московском проспекте, и зашла в свой дом. На четвертом этаже позвонила в одну из трех дверей, открыла соседка тетя Тоня, и выдала мне ключ от моей квартиры…

Я думала, что вот сделаю какой-никакой ремонт, через месяц приедет мебель, еще через неделю привезут дочку, а на работу устроюсь дворником (в Перми дворников всегда не хватало, ими нередко работали диссиденты, поэты, и другие деклассированные граждане)… Ремонт я сделала, дочка приехала, но про работу я размечталась. Дворниками в Тбилиси полтора тысячелетия работают курды. В прошлом веке Пиросмани их писал: бородатых, в форменных фуражках, в белых фартуках, с лохматыми метлами, с печальными черными глазами в лохматых ресницах. Они не изменились. Так бы они меня и пустили в дворники… мафия. Но как-то всё сложилось. По-другому. По-новому. По-тбилисски.

Я встретилась там и подружилась навеки (сейчас уже можно так сказать, потому что двадцатый век кончился, двадцать первый катит) с людьми, без которых уже и жизни своей не мыслю. Но началось все, как пожелала Наталья Гончарова, с Гии Маргвелашвили: он первый в Тбилиси заглянул мне в глаза, напоил меня чаем с вареньем. И довольно скоро опубликовал в «Литгрузии» мои стихи. А Миша Лохвицкий привел меня в редакцию Тбилисской «Вечерки», в отдел науки и культуры, и меня взяли «на договор», без зарплаты, но с гонорарами. За год я узнала весь город, буквально от подвалов до чердаков. Познакомилась с десятками, нет – с сотнями людей, занимающимися не только культурой и наукой. Познакомилась в разное время и при разных «исторических эпохах» с тремя режиссерами грузинских фильмов, тех самых, увиденных в клубе Госторговли.

А однажды встретилась с Натальей Гончаровой. Она вернулась в Грузию. И уже я познакомила ее с автором «Не горюй!» Резо Габриадзе, с которым меня познакомил в свою очередь Андрей Битов, а с ним мы познакомились всё в той же Пицунде, в доме отдыха писателей, на этот раз не на балконе, а в лифте… Резо знает толк в птичках, он, создатель Чижика-Пыжика на Фонтанке и Бори Гадая в своем великом спектакле «Осень нашей весны», разглядел черного моего журавля. Помню, он подарил Натали драгоценный подарок – крупный, с утиное яйцо, осколок синего стекла. Цвета ночного неба…

Хочется вспоминать дальше. Но надо остановиться. Ведь этот мой мемуар – возник именно «вместо предисловия» к частным хроникам. Мне важным показалось, чтоб читатель хроник знал: автор в деревенском детстве смотрел кино по три сеанса в день. Еще мне важно, чтоб читатель был готов встретиться на страницах книги с жизненными обстоятельствами неотвратимой силы и, вслед за автором, понимал: невозможное возможно вполне.