Есть о чём задуматься Минкульту: крепчает внутри его туризм, но умывается слезами литературный кулик.
Сходством с Бэ Акуниным как эталоном читаемого писателя, менее амбициозным согражданам можно было бы гордиться (выпятив сходство в первых же строках) и срубать с того сходства деньги.
Но не тут-то было в случае непредсказуемого Чена, нагловато, играющего в обидное окололитературное регби. У него зелёные рожки. Есть фото его самого, и его прапапы Джу Джу.
Чен Джу, как и большинство приверженцев классического русского языка, любят и, насколько позволяет совесть, уважает Бориса. Но, после проверки сочинений других авторов, представленных в самиздате, Чен Джу дотошно разобрался и определил, что большинство самиздатовцев, имевших, ввиду приличного объёма написанного, право на анализ, точно так же, как и Чен Джу, носили то же самое славное акунинское клеймо.
Растиражированная в миру печать Акунина и пришлепнутая злым анализаторским роком ко лбу Чена Джу, представлялась последнему не только не оригинальным, стандартно магазинным украшением, а ужасной шивоподобной бородавкой, которую надобно бы состричь. А её отчего-то обожает четверть загорелого, сисястого и бедрастого человечества, полощущего семейное тряпьё в прибрежных волнах Туристических океанов. Если не понятен такой странный боковой ход, то попросту бабы.
Удивительно, но читать самого Акунина, то бишь получать удовольствие от слога, следить за содержанием и чувствовать в нём внутренний стержень, порой интересно. А вот читать прочих писателей самиздата, заклеймённых печатью сходства с этим мастером – не всегда. Если не высказать такую малоприятную догадку, что вообще никогда.
Это говорит что? О полной механистичности анализатора? О бездарности выдумавших его математиков? Хотя есть в этом сермяжная правда внутренних ритмов.
Анализатор построен на математических и статистических закономерностях, на ритме, выраженном в чёрных значках (ноты, пунктуация) на белой бумаге. Это уже здорово, и есть о чём порассуждать. Но оно вовсе не передаёт то впечатление, которое можно было бы получить, проиграв эти значки-ноты на чувствительном инструменте. Это уже лингвистика со стилистикой. Их к математике за уши не притянешь.
Так как Чен Джу этот феномен запросто просёк (с подсказки математиков), то интерес к анализатору у него на некоторое время пропал.
***
И тут на страницах Чена Джу, оттеснив грузина Борю, обосновался А. С. Пушкин.
77% попадания в сходство!
Ого! Это случилось неожиданно и прозвучало оченно ЛЬСТИВО.
– Ух, ты, – подумал тогда Чен, и почувствовал себя римским героем с лавровым венком на голове. Он забраковал мадам Тэффи, которую поначалу маленько любил. Ну никак отчего-то не раскручивалась в читательском мире поднятая из пепла мадам. Хотя… дамочка… как некоторые нынче – модные.
Подбирался плагиатом к Платонову. Но не сумел по причине отсутствия событий тридцатого года.
Снял тогда Чен Джу Ченджу в городе Москве новый офис, на фронтоне которого написано не обоснованное ничем, разве что, пожалуй, победой над Наполеоном, число «1812».
Хотя походить на чопорного Пушкина он не собирался (волосья не те, и нет родословной репутации), но посиживать в аналитической приёмной гениальному открывателю поэтических кудес русского языка – в качестве уважаемого гостя, конечно, – Чен Джу дозволял охотно.
Для имиджа перед прочими искренними графоманами нужно ежедневно совершать незамаливаемый грех многописания. А также похожести хоть на кого-либо из известных. Это сродни онону-неугомону.
***
Вот и сидит Пушкин в приёмной обогатившегося на дурацких своих книжках Чена Джу.
(Чена с некоторых пор – с 2023 года – покупают охотнее Пушкина. Потому, что он более правдив и пишет с натуры, хоть и гад, и сквернословит, и с рожками).
Задерживается он подолгу. Борзеет, поглядывая на вздорную бабёнку Лефтину. Она – секретарша и референтша в одном юном флаконе. Взята Ченом напрокат: для красоты интерьера и прочих попутных нужд.
Чаще, чем принято в таких случаях, роняет Пушкин на пол платок с инициальными вензелями «А.С.». Платок тот – от Соллогуба.
Вслед за тем он шарит по жёлто-зелёному паркету африканского чинара.
Потом снова цедит чаёк, кусает лимонные дольки, забавляется конфетками-бараночками. С удовольствием портит офисный воздух мутуализмами и силлогизмами.
Пристально глядя в бегающие туда-сюда Лефтинины глаза, облизывает свой тонкий указательный палец.
Читать дальше