Сергей Черепанов - Верхом на посохе

Он принялся забрасывать, предварительно наматывая леску на стеклянную бутылку, аккуратно, виток к витку, и, влекомая грузилом, уходила она далеко, и закидывал следующую. Вскоре вода и суша были скреплены дрожащими, но прочными нитями, и он присел, попивая из длинногорлой бутылки. Однако отдыхать ему не пришлось. Поклевки следовали одна за другой, приходилось выбирать. И каждый раз она подбегала к нему, но, увы, не ловилось, и она – виновато, а он – удивленно улыбались друг другу, а стало быть – и всему миру.

Наживка кончилась быстро, и он поручил ей наловить крабов, а чуть погодя и сам включился, потому как дело это тонкое, охотничье.

Сначала следует выманить крабика поближе к выходу. Для этого в норку окуналось что-то привязанное на нитке, съедобное, вкусненькое. И лишь только краб подманивался и хватал – мгновенно пихалась туда палка – прижать! – чтобы он не мог окопаться, и нужно было быстро копать, обеими руками, а лучше – вдвоем, навстречу, касаясь друг друга плечами и головами, и, зарывшись в сыпучем и влажном песке, нащупать копошливое тельце, а чаще – любезные пальчики и схватить их, и прыскать, и валиться вдвоем на песок, когда проворный беглец исчезал-таки боковым потайным коридором.

Это выглядело прелестно.

Они рыли и приманивали, и потягивали пиво и, бросив все, метались к натянувшимся лескам, и ели большие двухслойные сэндвичи, набивая рты как пупсы-негритята, и то смешком, то улыбкой, прикосновением и – засмотревшись вдаль – счастливой минуткой – возвращали чудесному миру его суть, называемую неказистым словом – «любовь».

Можно ли умолчать об этом?! О всех чудесах, малых и больших?! О главном чуде?!

А я дивился сказочным индусам в чалмах и улыбался индускам с бархатной наклейкой на лбу, я приветствовал китайцев на велосипедах, и они кланялись в ответ, не слезая, я сочувствовал мусульманским женщинам, купающимся в одежде, и пил вино с вездесущими французами, похожими на коренных израильтян, но веселее и приветливей, я заговаривал о погоде с худющими англосаксами, белесыми и бесцветными, с именами – Морсель и Билинда…

Я пытался рассказать всем, кто меня поймет – поймет, несмотря ни на что. Но разговора по душам – не получалось.

И тут – я мгновенно оказываюсь в самолете.

И лечу, лечу домой!

Обдумывая предстоящее собеседование в американском посольстве (а вопрос был серьезный, в получении визы отказывали часто), мы с женой решили: отвечать по возможности честно, правдиво. В очереди на собеседование я слышал, что хуже всего, если попадешь к этой толстой идиотке в роговых очках. На вопрос: «Чем вы докажете, что не откажетесь возвращаться на вашу родину?» – приемлемых ответов, как выяснилось, не было. Она считала, что всякий нормальный визитер, посетив американский рай, должен всеми силами, любыми изощренными способами пополнить ряды незаконной эмиграции.

На все попытки аргументировать: оставленными дома детьми и родителями, собственным бизнесом, незнанием языка, да чем угодно – эта патриотка будто бы делала пометку – «не вполне искренне», – что означало безусловный отказ.

Понятно, я попал к ней. И отвечал так: «Я люблю Киев, мою родину. Поэтому в США уезжать не намерен».

Она поглядела на меня внимательно и не поверила.

Так бы, униженный и обозленный, я и отличал бы стопроцентных американцев, как толстых очкастых идиоток, если бы не Линда, «принимающая сторона».

Она послала в посольство телеграмму следующего содержания:

Всем, кому следует

Я была гостьей этой семьи в 1993-м и 1995-м. Разумеется, я должна проявить ответное гостеприимство.

Д-р Линда Рокк

Как все-таки мы отличаемся! Если бы я обращался в посольство, мое письмо-ходатайство было бы пространным, просительным, напирающим на значительные заслуги д-ра Рокк как педагога и спонсора, оказавшей неоценимую помощь в организации культурного обмена, что способствует укреплению дружбы и сотрудничества между нашими странами и пр. и пр. То есть я бы сделал акцент на ее достоинствах и высоких моральных качествах. И совершенно не был бы уверен в результате.