Рами Крупник - Собаки и олигархи

Взлет Сара перенесла относительно спокойно, хотя до того трижды напомнила мне, что в последний раз она летела из Бухареста в Израиль четверть века тому назад. После того как самолет выпрямился и лампочка «пристегнуть ремни» погасла, Сара попросила меня достать с полки ее сумку. Из сумки она извлекла пластиковые коробки с теплым потекшим холодцом и с сельдью под шубой, а также сверток с котлетами. Дело дошло до хлеба и овощей, но тут я сказал, что вообще-то в самолете кормят, и Сара, надувшись, засунула все обратно в сумку – все-таки халяву надо лелеять. Через полчаса нам действительно принесли еду, но она была настолько скверной, что даже мне не удалось скрыть отвращения. Сара – ее лицо сверкало: «Я вам говорила, а вы не верили!» – начала снова доставать все свои коробки и свертки. Готовила Сара очень вкусно; тогда в первый и последний раз я ел в самолете еду, принесенную с собой.

В Цюрих мы приехали к семи вечера. Сара не хотела выходить из гостиницы и сильно огорчилась, когда я отказался поужинать остатками ее домашней еды. Я же, окрыленный долгожданной свободой, сразу поехал на трамвайчике на Банхофштрассе, где перекусил в знаковом Zeughauskeller, причем обильно залил ужин пивом.

На следующий день утром мы с Сарой спустились в ресторан за бесплатным завтраком. Ее огорчению по поводу скудности швейцарского фуршета не было границ – она долго вспоминала обилие яств на столах в гостиницах Мертвого моря в Израиле и с видимым удовольствием рассказывала мне, что во время завтрака она всегда забирает добавку с собой, поэтому еды ей всегда хватает на весь день. Я хотел было напомнить Саре, что она выбрала чуть ли не самую дешевую гостиницу в Цюрихе, так что завтрак вполне соответствует цене, но решил промолчать. Сара в ответ сказала бы, что ночь в самой дешевой гостинице Цюриха стоит как три ночи на Мертвом море, а ей к тому же из-за моей прихоти пришлось заказать аж два номера.

В банк мы приехали на пятнадцать минут раньше запланированного и устроились ждать приема в прохладном лобби. С пятиминутным опозданием к нам спустился русскоговорящий сотрудник банка Ларион, и втроем мы поднялись на четвертый этаж заполнять документы. Через пять минут Сара уже называла ошеломленного Лариона Лариком. Но по-настоящему она огорошила меня тогда, когда Ларион попросил ее предоставить документ в подтверждение происхождения полученных средств, и Сара вытащила из сумки целлофановый файл с договором продажи квартиры, честь по чести заверенным у нотариуса.

Процедуры подписания и оформления документов в банке заняли несколько часов. Сара полностью сконцентрировалась на Ларионе и оставила меня в покое, наедине с моими айфоном и электронной почтой. Обратный рейс в Израиль вылетал в шесть вечера, и благодаря дождливой погоде мне удалось избежать совместных прогулок с Сарой по Цюриху. Во время обратного полета она снова вытащила фольгу с оставшимися котлетами, а потом – и когда вообще успела нахватать! – достала с десяток бутербродов с гостиничным сыром и колбасой и шесть баночек гостиничного йогурта.

По прилете в Израиль в расчете на скидку Сара долго пересчитывала мой гонорар и свои расходы, но я, уже достаточно травмированный совместным путешествием в Цюрих, оставался непоколебим. Деньги из Москвы перевели в Швейцарию без проблем. В первые месяцы после поездки Сара еще теребила меня с вопросами по банку, но когда я намекнул, что мои дальнейшие услуги будут стоить дополнительных денег, Сара полностью переключилась на Ларика.

Недавно Сара умерла, оставив своим сыновьям наследство в швейцарском банке, а московский олигарх до сих пор вспоминает и не может простить мне, что я заработал на нем деньги. В действительности одолжением, которое я ему тогда оказал, я заработал только седые волоски на висках и нервотрепку. Ну и совсем немного жизненного опыта, но об этом ему знать не нужно…

История о моей первой девушке тесно связана с моим переездом в Израиль, и ее нельзя передать, не описав, хоть вкратце, того шестнадцатилетнего ребенка, каким я был более четверти века тому назад. Я познакомился с Леной (имя вымышленное – настоящее останется со мной) в ту самую ночь, когда наш самолет приземлился на Земле обетованной.

В октябре 1989 года мы сначала уехали на поезде из нашего города в Москву. Провожавших на вокзале было совсем мало – мы не афишировали наш отъезд, и про него знали только самые близкие друзья и родственники. Мы уезжали из СССР во вражескую страну, и мои родители, знаковые учителя в том небольшом городе, где я родился, с многолетним стажем, хоть и уволились за полгода до отъезда, до самого последнего момента переживали, что их могут не выпустить. Я больше не ходил в школу, и никто из моих одноклассников так и не знал даты нашего отъезда. Ничего удивительного в этом не было – популярностью среди одноклассников я не пользовался и вне школы с ними почти не общался. Меня пришли провожать только трое знакомых – мои товарищи по частным урокам физики, которые я продолжал брать, даже прекратив занятия в школе. Из троих ребят двое пришли меня провожать не столько по дружбе, сколько из ощущения солидарности: их семьи вскоре тоже должны были покинуть страну.