Владимир Кулаков - Под куполом небес

В предыдущем городе Венька стал героем. За что получил восхищённые взгляды от Ивановой и её похвалу. Венька целую неделю ходил сияющим, в приподнятом настроении, словно его наградили медалью за доблестный труд. Его золотая фикса на блатной манер, которой он втайне гордился, сияла во рту той самой золотой звездой героя. Собственно, так оно и было. Только дело обошлось без медалей и звёзд. Всё было проще. Ему за «содеянное» выписали денежную премию, большую часть из которой он потратил на дорогой букет Свете.

Как-то в первую неделю гастролей нужно было поехать за сеном. Оказалось – не на чем. Директор сказал, что машину придётся арендовать в городском автохозяйстве. Предложил это сделать в складчину. После крепкого «нерукопожатного» разговора он открыл гаражный бокс и показал седой от пыли грузовик. Тот уже третий год стоял на приколе мёртвой грудой металла и немым укором всему человечеству, которое его, автобедолагу, сначала изобрело, а теперь бросило на съедение ржавчине. «Сами, сами… – увещевал директора провинциального цирка ничего не могущий Главк. – У нас тут и без вас целый воз плоходвижимой недвижимости, которая и ехать толком не хочет, и подыхать не собирается». В жизни отечественного цирка ситуация сложилась прямо-таки сексуально-революционная: те, кто снизу, больше не хотели хотеть, а те, кто сверху, давно ничего не могли мочь…

Венька мог! Ему нужны были только инструменты и хотя бы один помощник. Безлошадный завгар согласился с восторгом и энтузиазмом.

Теперь Венька исчезал сразу после утренней репетиции с лошадьми и их кормёжки. Появлялся ненадолго среди дня помочь по хозяйству, согласно своему штатному расписанию. Выходил, как положено, ассистировать в номере на представлении и после вечерней кормёжки животных снова исчезал в боксе гаража. На вопрос Захарыча: «Куда?» – отвечал коротко: «В ночное!..»

Автослесарь высокого разряда, рождённый среди карданных валов, карбюраторов, дисков сцепления и всего прочего, среди чего рождаются потомственные автомобилисты, как цирковые – в опилках, теперь был на вершине блаженства и счастья. Живых лошадей он сменил на лошадей, пока ещё разобранных по болтикам и винтикам. Сменил без всякого сожаления. И вот настал тот час, когда цирковой двор оглушил рык ожившего мощного мотора и из бокса медленно выехал ослепший от темноты заточения грузовик… Директор скакал на одной ножке вокруг ЗиЛ-130 и не верил своим глазам:

– Спаситель! Чудотворец! Дай я тебя расцелую!

Света тоже поцеловала запачканную щёку:

– Венька! Я тебя люблю!..

Тот, исхудавший, вытирая ветошью жилистые, много что умеющие руки, засмущался, опустил взгляд. Потом лихо вскочил на подножку кабины, и через мгновение грузовик выписывал фигуры высшего автомобильного пилотажа, пробуя тормоза и коробку передач на переключения. Всё работало как часики!..

– Захарыч! А чего ты как-то не по-русски называешь эту штуку, «шамберьер»? Ты ж всё время, как и другие, говорил «шамбарьер». Хм, «шамберьер»! – Венька с ехидцей в голосе спародировал Захарыча, добавив немного французского прононса.

– А-а, заметил!.. Настроение у меня сегодня такое – лекцию тебе, недорослю, прочитать. А то ты уже столько лет в цирке, а всё выражаешься, как помощник автослесаря на подхвате: «штука», «кажашка», «хреновина», «агрегат». Постеснялся бы старика! – Стрельцов, невзирая на все Венькины заслуги, тоже не без удовольствия вставил тому фитиль за его косноязычие в использовании циркового лексикона, который тот всё никак не мог усвоить.

– Некоторые говорят «шамберьер». Не страшно. Ты ещё и не такое услышишь. Знатоков типа тебя тут много… В цирке, Веня, вся терминология – сплошь иностранщина. Можно, конечно, назвать арапник кнутом, форпайч – хлыстом, шамбарьер – бичом, и всё остальное обозвать по-русски. Но иностранное здесь в основе испокон веку, правда, всё равно на наш манер. Эту «штуку», – Захарыч не преминул уколоть Веньку за фамильярное отношение к названиям циркового реквизита, – правильно вообще называть шамбриер. Слово-то французское. Да кто ж так ломать язык станет! Вот и говорит каждый, как хочет, со сноской на «русский ветер». Лишь бы было понятно, о чём речь. Ладно, хватит лекций! Давай, шагай «нах шталл», хомут тебе в дышло!

Венька поднял на Захарыча недоумённый взгляд. Куда-то послали… «Нах» он услышал конкретно. Уже было собрался обидеться, но Стрельцов опередил переводом: