Ирина Буторина - Кавказский роман. Часть II. Восхождение

– Водительские курсы, чтобы получить шофёра первого класса, в районе можно пройти – продолжал Гаджиев, – а с такой профессией нигде не пропадёшь, хоть в армии, хоть на гражданке.

Гейдар ушёл в работу с головой. Жалко, конечно, было разбитую в горах машину, которую он знал практически до винтика, но теперь в его руки попала новая машина, которую необходимо было привести в порядок после прежнего разгильдяя водителя. Гейдар освоил машину самоучкой, теперь же с интересом учился на водительских курсах, значительно продвинувшись в шофёрской профессии. После их окончания Гейдар уже с полным правом возил своего шефа не только за пределы района, но и в Грозный. Молодость не терпит уныния. И у Гейдара воспоминания о пережитой трагедии стали постепенно терять свою остроту и тонуть в новых волнениях и заботах.

– Ну что ты, мама? – спрашивал он мать, увидев в очередной раз следы слёз на лице.

– Ничего, сынок. Не обращай внимания, живи спокойно, – отвечала Лейла, по-детски стирая слёзы ладонью.

– Как же «спокойно», если ты всё время плачешь, – загорался Гейдар. – Мне ведь тоже оч ень жаль отца, но я же держусь.

– Что ты сравниваешь? Отец не муж. Не понять тебе меня.

До этого Гейдар видел мать плачущей только в день похорон Степана Ивановича, но те слёзы высохли быстро, теперь они постоянно тихо катились по её щекам, и видеть это было невыносимо. Ещё больше поразился Гейдар, когда застал мать стоящей на коленях в одной рубахе.

– Мама, ты что, молишься?

– Да, сынок, молюсь.

– Мама, как ты можешь! – с комсомольской горячностью закричал Гейдар. – Ты что, не знаешь, что бога нет, что это опиум для народа?

Не вставая с колен, Лейла тихо ответила ему:

– Я в школе не училась и комсомолкой не была, но я забыла Аллаха, и Он покарал меня. Теперь я буду молиться, как и раньше там, в горах.

– За кого ты молишься, отца ведь не вернуть?

– За то, чтобы Аллах простил ему его прегрешения, и за тебя. Ты единственное, что у меня осталось.

– Мама, всё это бред. Как я молился, чтобы Аллах оставил отца в живых, когда спускался в овраг к разбитой машине, но разве Он меня послушал?

– Он не мог тебя услышать, ты же вспомнил Его только в тяжёлую минуту, а раньше и знать о Боге не хотел.

– Что ты хочешь сказать, что я тоже должен молиться? Я же комсомолец!

– Можешь не молиться, дело твоё, но и мне не мешай.

В её словах звучала такая твёрдость, что Гейдар не решился спорить с нею и больше не лез к матери с атеистической пропагандой. Привыкнув к атмосфере покоя и радости, царившей в их семье, Гейдар не хотел смириться с тем, что в доме стало тоскливо и неуютно. Он пытался расшевелить мать и отвлечь её от горестных мыслей, принося в дом новости, которых ему не надо было искать. Он в них просто купался, будучи водителем сельского головы. Гаджиев, распалясь на очередном заседании в райкоме, в машине вываливал на голову парнишке то, что побоялся или не захотел сказать на совещании. Часто приходилось кого-то подвозить, и пассажиры, особо не обращая внимания на водителя, обсуждали с председателем накопившиеся проблемы. Особенно популярной темой были события в стране, которые после смерти Сталина стали раскручиваться с какой-то невероятной быстротой. Когда хоронили Сталина, Гейдар вместе со всем классом ходил на сельский митинг, устроенный на центральной площади села. Многие школьницы плакали. Парни стояли нахмурившись. С трибуны сельское начальство славило умершего вождя и клялось продолжать начатое им дело. Выступал и отец, который сказал, что приложит все силы, чтобы воспитать подрастающее поколение в духе идей Ленина и Сталина. Как ни скверно было у Гейдара на душе, но он, хорошо знавший отца, почему-то подумал, что слова его на митинге звучат неискренне, и ему впервые стало как-то неловко за него.

Вечером после митинга, придя домой, он обратил внимание на то, что отец и мать совсем не в траурном настроении и всё о чём-то шушукаются. Всё это было странно, и он с вызовом спросил:

– Папа, тебе что, не жалко Сталина?

– Почему ты спрашиваешь, сын?

– Какой-то ты не очень печальный?

– Тебе это кажется. Конечно, жалко, как не жалеть умершего человека?

– Я тебя не о человеке спрашиваю, а о Сталине. Тебе что, не страшно?

– А чего я должен бояться, сынок? – спокойно ответил Руслан.

– Того, чего боятся все, что страна погибнет без Сталина, – с вызовом ответил четырнадцатилетний Гейдар, который в апреле на ленинские дни собирался вступать в комсомол.