Ирина Потанина - Мужской роман

Я люблю тебя.

Собственно, всё. Книгу, начатую подобным признанием, можно не продолжать. Основная мысль уже высказана. Поражение осознано, приговор подписан… Развязка брошена на всеобщее обсуждение еще до начала конфликта. Брошена тихо, без интригующих сомнений и героических поисков… Даже без права переписки: вряд ли ты отбросишь своё пренебрежительное отношение к текстам и решишь отвечать. Собирательный образ потенциального читателя недоумённо пожимает плечами, укоризненно качает головой и разочарованно испаряется.

Это даже смешно. Огромный, многогранный мир целиком умещается для меня сейчас в трёх банальных, миллион раз осквернённых чужими губами, словах: я люблю тебя. Любое деяние совершается мною из-за тебя, про тебя и для тебя (ты, конечно же, читаешь, как «на зло тебе»). Любая мысль, имевшая глупость заглянуть в поле моего осмысления, тотчас деградирует, превращаясь в мысль о тебе. Подобная однозначность и узконаправленность не интересна никому, кроме, разве что, психиатра. О том, чтобы писать в таком состоянии, нельзя и думать.

Конечно, можно размусолить свою болезнь на множество страниц. Породить, выжимая все возможности собственного мазохизма, целый социум хромоногих жалостливых строчек. Разложить мощь губительного чувства на массу безоружных чувствишек и нежно лупасить по ним кувалдой анализа. Написанное таким образом вполне сможет работать назидательным пособием для тех, кто еще не обжегся… Увы, почти всё, сделанное человечеством, представляет собой именно такие заманчивые предостережения, и это не мешает людям целыми поколениями бросаться в смертельные объятия любовной лихорадки. Кроме того, после раскрытия скобок и приведения подобных слагаемых получившаяся книга неизбежно превратится в точное подобие первого абзаца вышеприведенного текста. Литература не терпит излишеств. То, что можно выразить тремя словами, нельзя убивать разжевыванием. Итак, книга о тебе так и останется ненаписанной.

Не могу сдержать улыбку, представляя, как по-детски хмуришься ты, читая эти строки. Наверное, и в глубокой старости, нервничая, ты будешь походить на ребёнка, подражающего взрослым. Грозно сведённые брови, скептически опущенный левый уголок губ и при этом наивный, светлый и какой-то совершенно потерянный взгляд, полный искреннего непонимания и обиды. В такие минуты тебя всегда хочется хватать за голову и насильно утыкать носом себе в плечо. Вроде как защищать…

Впрочем, я отвлекаюсь. Хмуришься ты сейчас по многим причинам. В том числе и потому, что слишком много слов сразу посвящено тебе. Ты — объект стратегический, а потому ужасно боишься разоблачений. Хотя, интересно, на что можно было рассчитывать, связываясь с литератором? Ну, конечно же, я никого не пощажу. Конечно же, твой образ будет безжалостно распят острыми буквами на вязком листе, втягивающем в себя всё, включая интимные подробности и мысленные огрехи. Я поступаю честно, потому что так же я поступаю с собой. Может, хоть это расписывание разобьёт стену нашего вечного непонимания. Не бойся. Остальные тебя не узнают. Взмах волшебной палочки, раз-два-три… Я изменю названия, имена и формы… Это прочно скроет тебя от посторонних глаз…

Теперь ты видишь, что болезнь моя серьезна и не придумана. Всего одно настроение назад мне справедливо казалось, что писать книгу о тебе нельзя, а теперь я вдруг рассуждаю о ней, как о неизбежности. Это глупо, это не имеет ни малейшего смысла. Не люблю совершать бессмысленные поступки. Не люблю и не буду.

За сим разрешите откланяться, вечно Ваш,

Игорь Критовский.

P.S. Вдруг подумалось: ведь никто не запретит мне представлять, какой была бы моя книга:) А что? Всего лишь воображать: прокручивать в голове сценки воспоминаний и мысленно оформлять их в слова. Ты ведь не станешь бояться мыслей?!?! Знаю, что выгляжу глупо… Итак, моя бедная ненаписанная повесть о тебе. Взмах волшебной палочки, раз-два-три…

— Эти железные кони сводят меня с ума! — хрипло, но вдохновенно, выл Жэка, когда Игорь тащил его заплетающуюся тушу по зебре перехода. Жэка неестественно склонял голову и скалился, глядя на перевернутые вверх колесами автомобили. Те, играя разноцветными солнечными бликами, скалились в ответ. Получалось очень красиво. Перевернутые вверх корнями деревья походили на нарядные колонны, удерживающие землю от падения на небо. Жэка вообще заметил, что в перевернутом состоянии многие привычные вещи выглядят значительно интереснее…