– Долохова, иди в класс, – требует она.
У Акулы есть власть, а против нее один человек бессилен.
Я убеждаю себя, что этот глупый розыгрыш не навредит мне больше, чем уже навредил, и пытаюсь успокоиться. Я ничего не расскажу Тарасу, у него и так полно проблем. Вся надежда на Дарью. Ее работа – сама по себе унижение. И как она справляется с этим каждый день?
Мне хватило одного пранка. Если они выкинут что-то подобное еще раз, я снова окажусь на грани срыва…
* * *
Я звоню Дарье.
– Что-то случилось, милая? – спрашивает она слишком ласковым голосом.
– На работе?
– Почти. Не смогу долго говорить, поэтому выкладывай, – рядом с ней раздается мужской смех.
Я набираю в руку горстку семечек. Когда хочется отвлечься, щелкаю по одной и сосредотачиваюсь на очистке.
– Эти придурки засняли видео. Сказали, ради пранка.
– А что там было?
– С меня стянули кофту.
– Ты была без лифчика?
– Нет. – Я вздыхаю и прикрываю глаза.
– Вот сволочи! Зла на них нет, – тараторит Дарья. – Позвони мне в пятницу, ладно? У меня должен быть выходной.
– Хорошо.
Мне не нравится, когда мое тело рассматривают чужие люди. Оно не должно быть предметом общественных споров.
Я сплевываю кожуру семечки на тарелку и кутаюсь в плед. Бабушка мерзнет из-за плохого кровообращения, поэтому время от времени я скупаю дешевые одеяла, подкладываю ей грелки с горячей водой, а иногда мы и вовсе спим вместе.
Перед сном я вешаю на стул черную водолазку с плотно прилегающим к горлу воротником. Если пранкеры снова решат сделать из меня школьное посмешище, у них не получится так легко меня раздеть.
* * *
Охранник странно смотрит на меня. Их двое, и работают они посменно: один молодой, недавно вернувшийся из армии, а второй – пенсионер. Сегодня на посту «солдатик».
– У меня что-то на лице? – спрашиваю я.
– Нет. – Он отводит взгляд, а потом добавляет: – Кто-то залил видео с тобой на YouTube. Будь осторожнее.
Я окидываю охранника странным взглядом и иду к лестнице. Он никогда не обращал на меня внимания, с чего вдруг такая забота? И нужно ли ему верить? Может, он меня с кем-то перепутал?
Кабинет химии на третьем этаже, и я шагаю через две ступеньки, чтобы успеть до звонка. Сверху и снизу эхом раздаются голоса.
– Это же она? Та девчонка с видео?
– Как вообще одной бабе может нравиться другая баба?
Женские голоса смешиваются в единый коктейль из яда и желчи. Мужские появляются реже, но говорят жестче:
– Они все такие, эти лесбухи-феминистки. Давайте ее отмутузим по-мужски, пусть узнает, что такое сломанные ребра. А че, у нас же равноправие!
Кто-то хватает меня за плечо, но я выворачиваюсь и иду на третий этаж. У класса стоит Вера, болтая с подружками и подпиливая ногти. Они с Пашкой – лживые суки. Теперь видео со мной посмотрит вся школа. Я прохожу мимо, ощущая на себе презрительные взгляды подружек Веры, и захожу в кабинет. Одноклассники оборачиваются и беззастенчиво пялятся на меня, как на странный экспонат в музее. В висках пульсирует, в ушах шумит. От стыда жар приливает к щекам.
– Я думал, что у лесб нет сисек и подмыхи волосатые. А у нее вродь с этим все нормально. Слышь, Тина, ты случаем пол сменить не хошь? – ухмыляется Леха.
– Заткнись, придурок. – Я прохожу мимо и бью его кулаком в плечо.
Леха потирает ушибленное место, а ухмылка все не исчезает с его лица.
Ульяна, сидящая рядом, морщится, берет вещи и пересаживается за другую парту. Почему она не сделала этого до того, как я пришла? Решила прилюдно отречься от меня?
– В нашей стране таким, как ты, не место. Так что даже не дыши в мою сторону, – громко заявляет она.
Я смотрю на Ульяну. Она вдруг кажется мне чужой. Ее огромные очки, растрепанные волосы и губы, сжатые в тонкую линию, – все это я будто вижу впервые.
– Ну и иди к черту, – отвечаю я.
Ульяна закатывает глаза и поворачивается ко мне спиной.
Мы сидели вместе целый год. Иногда общались, давали друг другу ручки и листочки, если что-то заканчивалось. Почему теперь она против меня? Сердце неприятно ноет: Ульяна никогда не была мне подругой, какой смысл теперь обижаться на нее? Я сама виновата, что не разглядела в ней червоточину.
* * *
Я много слышала о феминистках, но никогда не задумывалась, что они чувствуют, когда их травят. Взгляды, полные отвращения, заставили меня задуматься: в чем моя ошибка? Что я делаю не так? Почему меня травят, хотя я никому не причиняла зла?
Читать дальше