Юлия Лим - Список

– Дерьмово, – говорю я.

– Пиво будешь? – Леха достает из рюкзака две банки.

Я качаю головой. Пить сейчас в его компании мне совсем не хочется. Леха открывает банку с громким пшиком и протягивает ее мне.

– Пей быстрее. – Он подталкивает мою руку вверх, чтобы я сделала глоток.

– Я не хочу, спасибо. – Я легонько отстраняю банку. Холодная пена брызжет в стороны и попадает Лехе на рубашку.

Он смотрит на появившиеся пятна и недовольно выдыхает.

– Могла б просто бухнуть со мной за компанию. Че, так сложно? А, Долохова? – Он берет мою руку и насильно заставляет сжать банку.

– Слушай, Поклонский… Я благодарна за попытку подбодрить, но не хочу напиваться посреди дня. – Я начинаю терять терпение.

Настойчивость – не самое положительное качество, особенно когда твой собеседник не хочет делать то, что ты от него требуешь.

– Не выпьешь – пожалеешь, – голос Лехи становится тише. В глазах появляется угроза. Сейчас он похож на серийного убийцу, только ножа не хватает.

Я оглядываюсь по сторонам – никого. Если он что-то со мной сделает, этого никто не увидит. Нужно вернуться в школу.

– Слушай, Леха… – Я нервно посмеиваюсь. Нужно обернуть все в шутку. Притвориться, что мне очень хочется выпить с ним, но я не могу по какой-то причине. Вот только по какой? Думай, Тина, думай!

Леха сильно сжимает мою руку. Пальцы сдавливают банку, и она с ломким похрустыванием прогибается под ними. Кожа пульсирует от боли, пиво выливается и течет по моей руке.

– Я оч-чень хотела бы выпить с тобой, но сегодня принимала таблетки, – говорю я, не отрывая взгляда от Лехи.

– Какие еще таблетки?

– Знаешь, их нельзя мешать с алкоголем. Можно отравиться и, ну, откинуть копыта.

Поклонский прищуривается. Он долго смотрит на меня, пока наконец не разжимает мою руку и не забирает банку.

– Ну, убивать я тебя и не собирался, – говорит он, отхлебнув из нее.

Я открываю рот, чтобы спросить, что он имеет в виду, как мне на голову обрушивается холодный липкий поток. Запах бьет в ноздри, и я понимаю – это пиво. Леха обливает меня еще раз: волосы, одежда и рюкзак пропитываются алкоголем.

– Надо было пить со мной, когда я предлагал, – говорит он заплетающимся языком, склонившись ко мне.

От запаха перегара и холода у меня кружится голова. Я резко поднимаюсь и случайно попадаю макушкой Лехе в нос. Слышится резкий хруст. Он кричит, хватаясь за лицо; кровь брызжет из его ноздрей. Я застываю, но всего на мгновение, а потом забегаю обратно в школу.

Я запираюсь в кабинке туалета. Слезы просятся наружу, но я сглатываю комок в горле и не даю плохим эмоциям выхода. Держись. Ты уже сломала ему нос, этого достаточно. Самовнушение помогает мне справляться с проблемами после нервного срыва. Этому меня научил невролог перед тем, как отпустил домой.

– Черт, учебники. – Я стягиваю лямки и открываю рюкзак.

Запах пива бьет в нос. Я выбираюсь из кабинки и раскладываю тетради и учебники на подоконнике. Подношу их под струю теплого воздуха, с ревом вырывающегося из сушилки. Страницы кукожатся и желтеют по краям. Теперь я не смогу продать учебники, придется сдать в библиотеку.

Некоторых учебников не хватает на всех старшеклассников, поэтому приходится покупать новые. Я учусь в десятом «Д», и он словно создан специально для тех, кому не хватило места в «полноценных» классах.

Интересно, есть ли в параллельных классах такие же, как я? Мы глухи к проблемам других, если это чужие люди, и не задумываемся об этом, пока сами не попадем в схожую ситуацию. Так я открыла для себя, что я – такая же эгоистка, как и все.

Мне не хочется думать об оставшихся уроках. Запах пива так просто не выветрится. Переодеться не во что, а в медпункте сейчас кварцевание, и это значит, что Екатерины Ивановны не будет ближайшие два часа. Я умываю лицо и шею, мою голову с мылом; тщательно выжимаю волосы в раковину и, скрючившись, встаю под сушилкой. Наверное, это и значит быть взрослым – делать то, чего не хочется.

Я возвращаюсь в класс на перемене. Одноклассники открыли окна, и теперь жутко сквозит. Ежась и вжимая шею в плечи, прохожу к своему месту и вешаю рюкзак на крючок. Оглядываю класс исподлобья и убеждаюсь, что Лехи еще нет. Дышать становится легче. Надеюсь, он надолго застрянет в травмпункте, пока ему будут осматривать сломанный нос.

От холода, стресса или от всего сразу меня трясет. Может, свалить домой? Я кошусь на дверь – поздно. Инна Игнатьевна входит в класс со звонком, будто специально выжидала в коридоре. Гордой походкой она дефилирует до стола, швыряет на него журнал и кричит: