Аркадий Мар - Нескучные истории большого города. Рассказы и повести

«Соня ошиблась, – снова подумал Ваганов, – мои тридцать пять – это, пожалуй, мои шестьдесят, а то и больше»…

Скользя по накатанному асфальту, к нему опять подбежал Назаров.

– Володя, – безоговорочно закричал он, – едем с нами! Сейчас катим к Алине, подхватываем еще Милочку. – Он помахал ей рукой. – Девица – прелесть. Ночь протанцуем, а утром, – он мечтательно потянулся, – в горы, на лыжах кататься! А потом… ну, потом видно будет.

Ваганов глядел в его смеющиеся глаза, и ему вдруг нестерпимо захотелось домой.

– Не могу, – печально соврал он. – У меня Соня болеет.

– Тогда конечно, – послушно опечалился Назаров, – против Сони я ничего не могу. Передай ей, пусть поправляется… Эх, если бы у меня была такая Соня, – вдруг вздохнул он, – и я был бы на твоем месте…

Ваганов неожиданно почувствовал жалость.

– Слушай, – сказал он. – Ты что это, серьёзно – с гвоздикой? А то иди ко мне работать, вместе что-нибудь сообразим.

– Нет, – убито отозвался Назаров. – Знаешь, у каждого человека есть грань. Грань между молодостью, когда можешь всё, и зрелостью, когда втиснут в одну-единственную колею и в твоей воле изменить только скорость. И дорога назад загромождена прошлым. Начать сначала надеется только дурак, а я не дурак, – говорил он, постепенно воодушевляясь. – Я деловой человек. И удачливый, – закончил он, уже вполне довольный собой.

«Верно, – подумал Ваганов, – у каждого человека есть грань. Я дошёл до неё, занес ногу над чертой и не шагнул никуда…»

…До дома оставалось пол-остановки. На углу Ваганов задержался возле усатого грузина, еле натянувшего на добротное пальто потрёпанный белый халат. Грузин одаривал покупателей порциями золотистых мандаринов. Женщин он ещё одаривал бесплатной огненной улыбкой.

«Идеальный вариант коммерции», – подумал Ваганов, распихивая по карманом купленные мандарины. Грузин посмотрел на него скучным взором и улыбаться не стал.

Ваганов шел быстро и представлял, как обрадуется Соня ёлке, как в суматошных новогодних праздниках растают недоразумения и ссоры последних дней. Снег всё кружился и кружился, выбеливая асфальт и темные деревья, принося странное успокоение и надежду.

– Всё наладится, – говорил себе Ваганов, сворачивая во двор. – Не станет больше пустоты в этой жизни, уходящей без следа между пальцами…

«И счастье, послушное, будет всегда с тобой, – вдруг вспомнились ему Ирины слова. – Ты должен жить с удовольствием, баловать себя… Ты просто для этого создан…»

Ты для этого создан?!

Ваганов остановился, прислонился к стене дома.

Он поставил елку в снег и закурил, прикрывая ладонью сигарету от мокрых снежинок… Покурив, постоял ещё минуты три, вдыхая легкий морозный воздух, потом сунул руку в карман, нащупал маленькую тёмно-синюю коробочку, Ирин подарок – и, размахнувшись, забросил ее далеко в снег…

Сони дома не было. Одежный шкаф в прихожей, почему-то был открыт и пуст. Ваганов прошел через комнату в кухню, удивленно отметив в квартире какой-то неожиданный беспорядок. В темной кухне остро пахло молотым кофе.

«Типично лабораторная привычка пить кофе вечером, чтобы поработать еще час-другой», – вслух подумал Ваганов, включая свет и ставя на газовую горелку чайник.

Он вымыл руки, выложил мандарины в красивую, привезенную из Юрмалы плетёнку, поставил её на стол.

На столе лежал лист бумаги с четкой Сониной скорописью. Ваганов быстро пробежал его глазами, потом сел и медленно перечёл ещё раз.

Несколько минут он сидел и молча смотрел на этот лист, затем встал и высыпал мандарины в холодильник, на замёрзшую морковку.

Постоял у окна, барабаня пальцами по стеклу.

За окном небо стало чистым, снег наконец кончился, и по пустому двору, по крышам, по земле, уходя в бесконечность, тянулась голубая снежная дорога.

Тень распласталась по шоссе, неестественно большая, вытянутая, – его собственная одинокая тень. Лишь она была сейчас рядом, вместе с ним кувыркаясь по пыльной бетонке.

Комраков оторвал руку от руля, передвинул рычажок переключателя. Цепь вжикнула, перескочила на другую звездочку. Прошло, наверное, больше двух часов, как, бросив пелетон, он в одиночку ушел вперёд.

Грязно-серая бетонка скучно тянула прямо и прямо, потом заползала на невысокие холмы, спускалась обратно на равнину и устало истаивала в маленьком городке у самых гор. Густой тяжелый воздух поднимался от нагретой бетонки. Комраков ловил его широко раскрытым жадным ртом, но надышаться не мог. И, наверное, от этого сердце стучало часто-часто, отдаваясь в висках.