Евгений Кулькин - Мания. 3. Масть, или Каторжный гимн

И греко-римские борцы тут же кинулись проводить захваты, подсечки и суплексы.

Заварилась каша.

Как представителя степи подключили сюда Нурсултана Назарбаева. Только говорили с ним больше намеками. Потому тот до конца так и не понял, что такое «конструктивный диалог», на который натягивали свою вуаль греко-римляне. Хотя суть политики становилась ясна. Раз народ Советского Союза проголосовал за то, чтобы не рушить своего детища и кормильца, значит, надо – выщемить что-то иное, что наконец приведет к тому, чего так не хватает всем тем, кто изголодался от неразберихи и хаоса.

– Новая политическая система, – начал вдалбливать в голову президента России Бурбулис, – подтвердить реальное государственное участие в подготовке людей к рынку.

Шахрай вякнул что-то о технологическом отставании. На что обрек на стояк бровь президента.

– Не может быть в России никакого отставания, понимаешь!

– Мы обречены торговать друг с другом, – подъелдырил Козырев, таким образом сделав первый шаг к посту министра иностранных дел.

Но главное, все трое (Господи, и тут троица!) усекли, что послаблений не будет. Потому немедленно включили информационный станок. Изжевечным голосом пошел подводить свои «Итоги» Евгений, дай Всевышний ему здоровья, Киселев.

А вариант Беловежья уже зрел. Как из прыщика выкоховывается роскошный чирий, так и он вышел из словесных обмолвок из всего хитростного и гнусного, пока не стал тем фактом, от которого, без преувеличения, ахнул весь мир, и раздались долгие, почти нескончаемые аплодисменты в ЦРУ.

– Наконец-то! – вырвалось там с облегчением и радостью.

Только под вечер в тот день, уже встретив Ельцина, Кравчук наконец узнал, что у Змея Горыныча было пять голов.

И высказал предложение позвонить еще кое-кому, в том числе и Назарбаеву.

Но Нурсултана Абишевича не нашли. А о кое-ком другом тут же забыли. И, покашиваясь на итоговый стол их встречи, приступили к империческим высказываниям, которые составляли основной срез заботы этой встречи.

Но свобода выбора была ограничена, хоть и каждый принес всю боль в эту жизнь. Потому о законе защиты законов забыли. И при активном потворстве своих советников вышли на финишную прямую, которая вела в тупик.

Нет, настороженные слова проскакивали. Но их, как правило, побивали неосторожные, и все, хоть и на деловом уровне, но расстались так мило, словно еще раз побратались с забытой ими уже социалистической мечтой.

Договор получился причесанно-прилизанным, но, однако, в полном отчаянье повторяющий худшие опасения здравомыслящих людей.

Так эти трое примкнули к проекту всеобщего развала и хаоса.

И первым этот прокол ощутит тот же Кравчук и отнесет свое запоздалое мысление за счет того, что хохол в зад умен. Но исторически вопрос был уже исчерпан. И заработала старая, но опробованная технология обвинять друг друга в том, что в конечном счете случилось или произошло.

Но база действий была уже ограничена.

Однако ответ на все это дает следующий вопрос: «Кому все это было нужно?» Может, тем, кто громче всех аплодировал той глупости?

Это была поистине пастырская акция. Хотя говорились обыкновенные светские слова. Но каждый видел, что это приложение к жизни, которая исчерпала себя задолго до смерти.

Выдержав свою речь в библейском и литургическом духе, Михаил Сергеевич отрекался от престола.

Базовый текст был, конечно, выдержан в бодрых тонах. Но каждый видел, что это новый способ выражения своего неизбежного грустного падения.

В этой нелегкой обстановке он готов обозначить переориентацию, но не хочет этого, опасаясь каких-либо народных столкновений.

Речь его, как он думал, должна поменять к нему личное расположение. Потому как он публично демонстрирует сознательное неучастие в борьбе, которую еще есть смысл продолжать. И такой взгляд распространялся и креп. Ибо ни у кого другого, а у президента СССР на тот час был в руках тот самый ядерный чемоданчик, который ревностно пользовался безоговорочной репутацией.

Но в проявившихся было стремлениях шантаж не предусматривался. Жизнь поставила окончательные формулировки, и ему только оставалось произнести их вслух.

Но даже ежели бы в защиту Горбачева имело место террористическое нападение, это ничего не меняло. Народ, выразивший ему свое разочарование, понял, что он не очень популярен не только в своей стране, но и там, где его на словах, что называется, боготворят. И наигранная почтительность, с которой больше встречают Раису Максимовну, чем его, является испытанным светским ходом, прямо противоречащим закону хлебосольного радушия.