Борис Екимов - Память лета

Зимою откроешь банку, и сразу пахнет на тебя апрелем. Вспомнишь золотистую лужайку возле хутора Камыши. Как лежал там на теплой земле и слушал пчелиный звон. Еще одна память лета.

Самый длинный день, вам известно, в июне. С девятнадцатого числа по двадцать пятое длится он семнадцать часов тридцать семь минут. А двадцать шестого он уже короче стал. На минуту, но меньше. Потом снова на минуту, на две, на три. Покатилось под гору. Конечно, летних дней много еще впереди, но они все короче, короче…

В самый долгий день поднялся я на рассвете, в четыре часа. Уже развиднелось. Полоска зари робко желтела. В поселке по дворам голосили петухи. Роса появлялась прямо на глазах: на разлапистых капустных листах светлые капли наливались и тяжелели. Стрельчатые перья лука – сизые от росы. А в саду, под деревьями, сухо и сумеречно.

Соседский петух захлопал крылами, прокукарекал раз, другой и сразу же третий. Проспал, теперь догоняет.

На востоке небо розовеет. Сначала малым плесом, а потом разливается все выше и шире. И вот уже на полнеба алеет заря. Где-то там, за деревьями, мне не видное, вот-вот поднимется солнце.

По-утреннему зябко. На термометре десять градусов. Шумно дыхнешь – парок изо рта. Петухи понемногу смолкают. За поселком у кладбища, в старых тополях, на ночевье, проснулось воронье. Закаркало. А в саду протенькала первая синица. Заспавшийся воробей вылетел из-под застрехи, сел на вишню, чирикнул, клюнул розовую ягоду. Пора и мне поклевать.

Смородина понемногу спеет. Под развесистой тютиной земля от ягод черна. Ранняя вишня еще красновата, но манит. Всем хватит – и воробьям, и нам, грешным.

Заря отгорает. Костер небесный все ниже и ниже: розовый, алый и вот уже совсем низкий, малиновый, гаснут угли его. Где-то там, за деревьями, большое малиновое солнце быстро выбирается из-за земного обреза.

Смолкают петухи. Смыкается тишина. В саду, пробиваясь меж деревьями, потянулись желтые полосы солнечного света. Раннее утро свершилось.

А утром поздним, когда солнце поднялось над деревьями и роса обсыхает, хорошо завтракать, выставив стол на не знойный еще солнцепек.

Еда по-летнему, по-деревенски проста: рассыпчатый, золотистый в солнечном свете творог; в свежую, еще не застывшую сметану хорошо окунать розовую сочную редиску и хрумтеть ею; молодой лучок с темной зеленью пера и юной белью сладкой луковки; кружево пахучего укропа; горечь хренового листа; пресный, сладимый дух пупырчатых огурцов. Под солнцем на воле, на столе, словно на щедрой ладони, все золотится, зеленеет, алеет, радует глаз. Клюй да клюй.

Не жарко. Чирикают в утренней тиши воробьи. Где-то высоко в небе – взглядом их не достать – со щебетом носятся ласточки. Возле ног моих доцветает ромашка, чуть поодаль красуются сиреневые и белые граммофончики петуний. Гудливым пчелам ни там, ни там нет поживы. Хорошо, что под вишней, раздвигая листья ее, поднялась высокая мальва и расцвела розовым. Пчелы по две и по три забираются в один просторный цветок, млеют там. Утро. Солнечный мягкий жар припекает. Чую: горячие персты осторожно врачуют спину мою, там, где зимой, на сквозняках, застужено и порой нудит. Солнечный жар входит в больные жилочки, как добрая лека. Замираю. Прошелестел в листьях и травах ветер. Остудил перегретое.

И снова солнечные персты трогают плоть мою, греют кости, уже немолодые.

Две легкие бабочки, порхая, облетают двор. Большая синяя стрекоза, просияв и прошелестев крылами, улетела. Мелькнула по земле тень птицы. Посвист крыл.

Чай поспел. На столе – свежий мед. Лишь вчера откачали его. Прозрачно-зеленоватый. Белая акация и колючий лох. Словно в степи: пахнул в лицо горячий июньский ветер пряной волной. Акация и лох цветут разом: белые гроздья и золотые звездочки, тоже гроздьями, – пахучая сладость.

И здесь, по двору, прошелестел ветер. И снова тишь. Июньское солнце греет тело мое и душу. Теплое лето. Самый долгий день его. Сколько ждали… Потом, осенью да зимой, будем помнить и снова ждать.

Пчелы замирают в розовых цветах мальвы. Значит, сладко. Вот и я, божья тварь, тоже замер, словно в цветке, для меня открытом: зелень да синь вокруг, да золотой солнца жар. День лета.

Он еще долог. И все впереди: жаркий полудень и теплый вечер. И весь длинный день не тесные стены тебя берегут, не потолок беленый, а зелень земная да просторное небо, из края в край.

Торжественно и таинственно ночное звездное небо. Но долго глядишь в него, и невольно душа холодеет, словно прикасаясь к вечности. Дневное летнее небо – с его синевой, лазурью, голубизной, с его немереным и неохватным для глаза простором, с высокими облаками – всегда и в любую пору лишь радует. Сколько ни смотри, утопая взглядом в прохладной сини или провожая за облаком облако, – ненасытное это гляденье.