Попал, однако же, в голову. Малолетки, с хмельным восторгом наблюдавшие за перформансом, тихо ахнули. Порожняя бутылка, отскочив от головы деда Евсея, звякнула о камень и откатилась в сторону. Егор тихо, внутренне выдохнул и расправил поникшие было плечи. Евсей же истово перекрестился на затянутые осенними облаками небеса и, подхватив свою видавшие виды коляску, направился к группе молодежи, восседавшей на заднем крыльце магазина.
– Егор, ты что? – шептала ему полногрудая Настя. – Ты же убить его мог.
– Нормально все, Настен, – отмахнулся воспрявший Егор, открывая очередную пива.
Ему явно нравилось, что Настя считает его «своим», ревностно оберегая от прочих заигрываний со стороны возможных соперниц. Все медляки в сельском клубе для Егора были надежно забронированы Настей, которая явно умело манипулировала своими юными упругими прелестями и прозрачными полунамеками о готовности к «тому самому».
Тем временем Евсей подтянул свою двухколесную, набитую отребьем развалюху к кучке молодежи и, ни к кому конкретно не обращаясь, вопросил:
– Во как двинуло-то, ребят, а? Как с неба будто?
– Да уж, дед, – ответил Егор, паскудно ухмыляясь.
– Я-то думаю, как так можно ли, – продолжал Евсей.
– Тут, дед, дело такое. Не знаешь, где найдешь, как говорится, – сказал Егор.
– Неисповедимы пути Господни, – ответил дед Евсей и, ухватив крепче ручку тележки и сдвинув засаленный картуз на затылок, двинул мимо.
– Ну, Егор, – сказала Настя.
– Да чо нам, кабанам, – Егор игриво притянул подружку к себе.
Такой вот случай вспомнился Егору. И отчего-то ему было действительно жалко одинокого деда Евсея именно сейчас, а не тогда.
* * *
Егорча не тяготился своей одинокостью. Даже скорее сознательно избегал нечастых встреч с местными. Летом бывали еще залетные туристы. И наши, и финны-байдарочники. Ставили свои палаточные бивуаки, жгли яркие ночные костры.
Егорча, бывало, наблюдал за ними из укромных, хорошо известных ему мест. Ловил обрывки разговоров, жадно хватал взглядом обнаженные фрагменты тел редких туристок. Осторожно отгонял прилипчивую мошкару, щурился сквозь густую листву.
После того, как уезжали непрошеные гости, Егорча внимательно осматривал место стоянки. Тщательно закапывал неубранные остатки мусора, брезгливо посматривал в сторону импровизированных ям-туалетов.
Управившись ближе к вечеру с очередной сухостоиной, Егорча счел, что на сегодня с дровами достаточно. Подхватил в сенях белое пластиковое ведерко на десять литров, неспешно отправился на берег за водой.
Озеро хмурилось, вечерея. Средней силы волна окатывала прибрежную гальку, пенясь и пришептывая. Дальние берега уже скрывались в предвечерних сумерках, и оттого остров казался Егорче еще более замкнутым обособленным миром, приютившим его и укрывшим от мира другого, внешнего и чужого.
Егорча зашел в воду, уберегаясь набрать в сапоги через край, наскоро разогнал прибрежную муть, зачерпнул. Песчинок, что поднимаются волной со дна, не избежать, но это ладно. В ведре осядут. Ощутимо задувало. Воротник хлестал по щеке с подветренной стороны.
Отчего-то подумалось, что он сам, вроде такой песчинки, был кидаем волнами из стороны в сторону, пока не осел на своем тихом уютном дне, укрывшись от мирских непогод.
Егорча постоял еще чуток на берегу, повернулся и скрылся в густом подлеске прибрежья.
Прошло два года размеренной жизни Егорчи на острове после того, как он волею судеб оказался выброшенным из привычного городского окружения. Скорее, привычной уже стала жизнь нынешняя. Неторопливый быт отшельника со временем был отлажен Егорчей до сезонности. Пробами и ошибками, но Егорча уже знал, когда уделить время заготовке припасов на зиму, а когда, наоборот, лучше отсиживаться возле печи, пережидая суровые непогоды. Летом Егорча валил сушняк, запасая дрова на долгую зиму, осенью промысловил сетями рыбу.
Городские воспоминания по-прежнему врывались во снах, но уже реже и не так болезненно, как поначалу. Уже не приходилось по нескольку раз за ночь просыпаться с криком в холодном поту, упираясь взглядом в низкий дощатый потолок. Хотя Егорча до сих пор помнил первые полгода жизни на острове, когда каждая ночь сквозь тревожный отрывистый сон обволакивалась липким ужасом кошмаров. Хуже всего было не от потерь, повторяющихся во снах. Больнее было от собственных ощущений, заново возвращающихся ситуаций.
Читать дальше