Вера Заведеева: Колокольчики мертвеца

За полвека слава о чудо-монастыре, почитаемом и Богданом Хмельницким, и польским королем Яном Казимиром, перелетела уже через Карпатские горы. Но напавшие на Польшу турки не пощадили его – сожгли дотла вместе с бесценными реликвиями и обширной библиотекой. Долгие годы восстанавливали разоренный монастырь монахи, по-прежнему стекавшиеся отовсюду к этому святому месту. Однако униатская церковь не могла простить православному монастырю того, что он в очередной раз возродился из пепла. Манявский скит повелением австрийского двора был закрыт. Монастырь опустел, постепенно превращаясь в руины.

Святое место, как магнитом, притягивало людей: еще до нашествия французов сюда бежали уцелевшие монахи, староверы и беглые людишки. Строили в некотором отдалении от разоренного скита избушки, отвоевывали землю у леса, распахивали ее и засевали. Урожая и до весны не хватало, поэтому пробавлялись охотой, бортничеством, гоняли плоты по буйным рекам, добывали соль под Солотвином, а иные хаживали и на нефтепромыслы. Трудились от зари до зари, но жили скудно. Со временем прознали о них власти. Обложили налогами, отметили поселение на карте и нарекли его Скитским хутором.

Разный народ прижился здесь: западные украинцы, беглые русаки, подоляне с певучим говорком, угрюмые полещуки, поляки и прочий люд. Шли годы, мешалась кровь. Хватало тут и австрийской, и сербской, и мадьярской, и польской. Говорили все на причудливом смешении «двунадесяти языков». Молились по-разному. «Отче наш» соседствовал с призывами к Матке Боске Ченстоховской. Поляки-католики крестились двумя пальцами, а украинцы – ладонью. Шипели на иноверцев, проклинали безбожников и дружно падали на колени перед гипсовым Иисусом, раскрашенным неизвестным умельцем, на потемневшем кресте у дороги. В чаще, возле песчаных отвалов, где покоились староверы-основатели, воздвигли часовенку и перенесли туда чудотворную икону, породив множество суеверий.

Вот сюда, в этот забытый Богом и людьми угол и направили недавнего взводного, разведчика Алексея – учить детей. Путь неблизкий: добирался он на игрушечном паровозике по узкоколейке, трясся в кузове попутной машины, а из райцентра до места – на подводе. Рослый неразговорчивый мужик, скупо сцеживая слова сквозь едкий дым своей люльки из букового корневища, запряг лошадей, бросил в пароконную повозку охапку соломы и взмахнул кнутом.

– Вьее!

Алексей прилег, глядя сквозь густую крону ветвей на серое небо. Повозку сильно тряхнуло.

– Дорожку черти, наверное, прокладывали? – попытался он разговорить угрюмого возницу.

– Кесарев шлях. За австрийского кесаря робыли.

Тряска выматывала всю душу. Алексей спрыгнул на землю и пошел за уверенно шагавшим в вязкой тьме мужиком. Когда совсем стемнело, тот остановился и, пыхнув трубкой, пробурчал:

– Поночуемо.

Разнуздав коней, он повесил им торбы с овсом и подсел к костерку, который развел тем временем Алексей.

– Напрасно, пане.

– Почему?!

Возница молчал. Закипела вода в котелке. Алексей бросил в него щепотку чая. Мужик нарезал складным ножом сало, покромсал краюху хлеба. Поев и вытерев вислые усы, перекрестился и процедил сквозь зубы:

– Стало быть, некрещеный?

– Нет, конечно. Я религию не признаю.

– Очень даже зря, пане. Под Богом ходишь.

– Это как понимать?

Возница молчал. С гор тянуло холодом. На медном диске взошедшей луны заплясали черные тени ветвей.

– Красиво тут у вас!

– Подходяще. Вон тая гора – Поп Иван, – показал он на темнеющую вдали громаду. – А ты, пане научитель, зря едешь. Пропадешь, – вздохнул мужик и равнодушно отвернулся.

– Ничего, поработаю, расшевелю ваш Черный лес, – бодрился Алексей, подбрасывая сушняк в угасающий костер. – А откуда ты меня знаешь?

– Кто-сь сбрехал. Тут не скроешь…

Алексей невольно оглянулся. «Кто ему мог сказать? Вот чудеса. А вдруг он из банды? Рожа уголовная. Воткнет нож спящему – и привет. Подполковник, сучий хвост. Его бы сюда. За неделю галифе бы не отстирал. Хорошо хоть “подарок” майора удалось сохранить. Все же с оружием спокойнее». Покосившись на спутника, Алексей завернулся в плащ-палатку и улегся поудобнее. Проснулся он от нежного прикосновения: рыжий ланенок на точеных ножках лизал его ладонь. Алексей замер, боясь шелохнуться. Малыш скосил на него янтарные глазки и постучал по земле не ороговевшим копытцем. Заворочался во сне возница, и лесной гость вмиг растворился в знобком утреннем тумане, только качнулись седоватые головки одуванчиков до затрепетали неведомой красоты разноцветные свечки с колокольчиками, будто ковром покрывавшие поляну.