Ярослав Полетаев - Три миллиметра

На следующее утро Михаил проснулся бодрым и полным решимости следовать своим планам. «Наконец этот день настал, когда томительное ожидание окончится», – с облегчением думал он, приступая к сборам. В этот день в Москве, да и во всей стране множество молодых людей просыпались с такими же мыслями, хотя кто-то и с более печальными. Тем не менее, с самого утра все они были заняты насыщенной деятельностью, а после выдвигались каждый к намеченному месту. Сюда, в Печатников переулок, в утро того знаменательного дня, приехало около сотни молодых людей – кто-то уже заранее остриженный в парикмахерской, кто-то с ночи ещё сильно пьяный, а кто-то серьёзный и угрюмый. Двери Останкинского военкомата распахнулись без десяти семь, к ожидающим вышел пузатый подполковник с папкой в руке. С его появлением толпа оживилась, товарищи и подруги молодых призывников, их отцы и матери стали спешно обниматься и прощаться с отъезжающими, поучая их наставлениями. Следом за подполковником из дверей вышел старый капитан и стал называть по списку фамилии, приглашая названных внутрь. Михаил ещё ожидал несколько минут с нетерпением, но вскоре его вызвали, и он твёрдо и ходко прошагал в прохладный тёмный коридор военкомата.

В дальнейшем в тот день последовали все типовые и рядовые процедуры, которые обязательно проходят в призывные дни повсюду и, в общем-то, имеют мало значения, хотя подавляющее большинство военных считает иначе. То были всяческие медицинские осмотры, взвешивания, заполнение тестов и психологические беседы. После всего новобранцев отвезли на пункт распределения, где остригли под насадку в три миллиметра и переодели в военную форму. В таком виде, с обритой головой, в висящей мешком огромной форме без знаков различия и нашивок, каждый из них выглядел смешно и нелепо, однако никто этого не замечал. Военная форма всегда несёт с собой некоторую дисциплину и подтянутость, и это заставило многих почувствовать себя уже военнослужащими и даже ненадолго задуматься о долге, чести, ответственности и прочих понятиях, прежде им почти не встречавшихся в жизни.

Здесь, на пункте распределения, новобранцы содержались до самого вечера, ожидая то в душных коридорах, то на улице под палящим солнцем, сталкиваясь с другими группами призывников, уже распределённых, наблюдая за томящимися в ожидании офицерами, тихо переговаривающимися по углам. Все время туда-сюда сновали посланцы, старшины, прапорщики со списками, перекрикивали друг друга, увещевали врачей и должностных служащих, могущих повлиять на отбор солдат. Они вступали в перепалки между собой, уходили в стороны и сговаривались. Если им что-либо не удавалось, они взывали к своему офицеру, прибывшему с ними за старшего, и тогда какой-нибудь уставший лейтенант с кипой списков, бумаг и личных дел стучался в один из кабинетов. Через некоторое время глухим полушёпотом собеседники приходили к согласию, и лейтенант выходил, помечая что-то в своих списках. Именно этот этап отбора и распределения был тем моментом, когда совершаются звонки с просьбами, читаются рекомендательные письма и открываются блокноты с пометками, личные дела передаются из рук в руки и солдаты переходят от одного офицера к другому. За исключением подобных случаев, когда всё заранее решено, вся эта военная чехарда, попытка организовать и распределить невероятное количество людей по местам службы, выполнив все планы, никого не обидев и поспев вовремя, являла собой ярчайший пример одной из бесчисленных армейских деятельностей, которые тянутся долго, отнимают много сил, но дают ужасный результат.

Тем не менее, большая часть призывников была распределена к вечеру, среди них и Михаил Родионов. К десяти часам их группу – всего около тридцати человек – привезли на автобусе к Ярославскому вокзалу. Что их ждало дальше, кроме этого направления пути, никому не было известно, но на воротниках безмолвного и строгого капитана и долговязого сержанта, сопровождавших новобранцев, красовались танковые петлицы. При виде этих петлиц Михаил смутился: он, оценивая своё рвение и желание, рисуя в юношеском воображении своё будущее, никак не предполагал оказаться на службе где-либо, кроме спецназа, разведки или морской пехоты. Все остальные войска он по какому-то неизвестному убеждению считал вторым сортом, а службу в них – пустой тратой времени. Как и многие другие люди, Михаил предполагал, что любая иная служба, кроме элитной, вероятно может пройти за постройкой дачи для какого-нибудь генерала. Однако все же он решил повременить с расспросами.