Ярослава Полетаева - Как переехать в Америку, или Путешествие из Петербурга во Флориду

© Ярослава Полетаева, 2020

ISBN 978-5-4498-8770-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

– Ты уверена, что это хорошая идея? – прохрипела я. В гуле питерского метро нужно было кричать, и моему вечно осипшему голосу приходилось тяжеловато. – Может все-таки в Вену?

Мне, как скрипачке, жизнь преподнесла множество подарков. Один из них – путешествия. Музыканту не нужно знать иностранных языков, чтобы выражать свои эмоции. Его язык – музыка.

– Ну, смотри, какие у тебя есть возможности… Ты можешь поехать в Вену. Тем более, что ты уже переписываешься с венским профессором, и он готов тебя взять, да? Там Лена, может она чем поможет… Но у тебя только два месяца, чтобы выучить немецкий.

– Да, но ведь это ближе, чем Америка. Америка на другом конце света!

Пьяццолла, Verano Porteno

Америка. Почему-то я всегда знала, что буду говорить по-английски. Наверно, из-за этих бесчисленных голливудских фильмов. Я такая мечтательница! И в своих мечтах я всегда разговаривала по-английски. Не в прямом смысле конечно, а так, как будто бы. Ну, вы понимаете. В моем воображении какая-то актриса с гнусавым голосом транслировала меня на русский.

Итак, другой вариант, о котором говорила мама, была возможность поехать в Америку. Учиться, конечно, а как ещё! Семья у меня совсем не богатая: мама режиссёр, папа актёр – в общем, люди искусства. И даже дяди бизнесмена, и того нет. И я с двоюродным братом, ну, почти акробатом. Ученым. Не сложившимся. Долго рассказывать.

– Америка на другом конце света, зато ты говоришь по-английски. Ты ведь говоришь? Тебя твои курсы чему-нибудь научили?

– Мам!

Вот за что я люблю мою маму, так это точно не за то, что она во мне все время сомневается. Верит, конечно, поддерживает, но критикует, как настоящий профессионал эпохи Товстоногова. Ох уж эти режиссеры – все время нас оценивают, судят, «не верят» по Станиславскому и устраивают «разбор по составу». Даже и теперь мама думает, что я плохо говорю по-английски. Может она права, я не знаю.

– Тогда Америка. У нас ещё есть время сделать визу?

Вот так в один ранний августовский день, на ходу, в метро и решилась моя судьба. Школьная учительница, которой я безумно благодарна за все в меня вложенное, и которую мы всем классом страшились за строгий нрав, предложила мне поехать на стажировку в Америку.

«Юля сейчас учится у отличного скрипача – он, в своё время, выиграл конкурс Чайковского. Ты у неё спроси – где она там живёт… Может тебе туда тоже напроситься?»

И вот я уже звоню Юле Артавской, которую я совсем не знаю, и спрашиваю, где же это она учится и нельзя ли мне, ее «незнакомой», тоже приехать и тоже поучиться. И она говорит… можно! Ну, то есть как можно, не она же принимает новых студентов… Надо писать учителю, отправлять запись. У меня, конечно, не было тогда ни камеры, ни традиции записывать свои выступления, но я как раз буквально месяц назад отыграла выпускной экзамен в моей Питерской Консерватории, и кто-то тогда из родителей моих сокурсников записал концерт. Вот эту-то запись я и послала. В никуда. А через десять дней пришёл ответ – здравствуй, мол, Оксана, приезжай – гостем будешь. А как приезжать? До начала семестра оставалось меньше трёх недель – надо было сделать визу, собрать деньги на билет и… и что дальше, никто не знал.

– Мам, если я поеду – то только на месяц. А потом домой, хорошо? – Мама посмотрела на меня таким долгим задумчивым взглядом. И только сказала:

– Хорошо.

Ну, вот и все. Мы все в аэропорту.

Пьяццолла Invierno Porteno

Я улетала очень рано, поэтому с папой мы попрощались накануне. Я не смогла сказать прощай, потому что слезы душили меня. Вместо этого, я заперлась в ванной и оттуда махнула папе рукой. Но он приехал в аэропорт даже ночью. Мы все стоим у входа на паспортный контроль. Я, не спуская глаз с моих провожающих, прохожу мимо контроля, ничего и никого не замечая. Слезы туманят глаза, и я не слышу, как таможенница кричит на меня, чтобы я предъявила паспорт на скрипку. До свидания, Родина!

***

До вокзала еще два часа,

Два часа – и как не бывало…

Чтобы слезы не жгли глаза,